Diaspora Newspaper – it's everything about US
20 октября 2013
воспоминания
Первые послевоенные годы я жил в Луцке Западной Украины. Учился в 5-ой мужской школе (в то время школы ещё были разделены). Ещё продолжалась война, когда вернулся из Будапешта израненный, перенесший тяжёлую операцию отец. Этому предшествовало двадцать второе июня 1941 года, когда он был схвачен рано утром в военкомате во время дежурства, провёл полтора года в лагерях военнопленных, бежал, скрывался в доме добрых крестьян. Узнав от своих спасителях об активной деятельности партизан, отец отправился на их поиски, был задержан партизанами, нескоро был ими признан, в конце 42-го был назначен командиром группы взрывников и вскоре, в феврале 1943 года, примкнул к регулярным частям Красной Армии. В 1944 году был тяжело ранен в Будапеште, демобилизован и, несмотря на несносные головные боли, рвался к работе. Работать было тяжело и опасно, бесчинствовали бендеровские банды с поджогами, убийствами ответственных работников, школьных учителей, милиционеров и членов их семей. Мы с мамой и младшим братом в течение более двух лет скрывались под укрытием добрых людей - караимов, которые с риском для собственной жизни передавали нас из одной семьи в другую. Были доставлены к военному коменданту, накормлены и, получив железнодорожные пропуска, на протяжение почти двух недель добирались до Дальнего Востока, где прожили ещё полтора года, а когда Украина была полностью освобождена, встретились с отцом в Луцке. Я был не труслив и, когда впервые узнал, что «морда у меня жидовская», немедленно дал сдачи. Тогда у меня состоялся длительный разговор с родителями. Я впервые узнал, что нельзя оставить «разговор» не законченным, нужно уметь постоять за себя и за товарищей. Я хорошо учился, почти на пятёрки, мои сочинения были лучшими в классе, поведение же едва вытягивало на «три» и «четыре». В 1948 году отец неожиданно исчез, и я узнал от мамы, что он скрывается от властей, что был вынужден оставить работу и переехать в другой город. Шли аресты, честные люди, недавние фронтовики, пропадали на сибирских лесоповалах. Мой одноклассник Костя Шириенко, сын следователя, неоднократно, видимо, по отцовской указке, спрашивал меня: «А где твой отец?» Получив ответ, я не знаю, Костя не успокаивался и следующим же днём задавал тот же вопрос. Тогда же одноклассники тоже. Это было время, когда нередко отцы или матери исчезали среди ночи, и дети переходили на постоянное жительство в детский дом, на квартиру к бабушке или тёте. Тогда я узнал, что такое двойное горе. Однажды я увидел слёзы, размазанные по лицу Фимы Юдовича, лучшего ученика школы. Я прекрасно понимал,
ИЗ БУРНОГО ДЕТСТВА
что защищать нужно не только себя или младшего братишку, но и товарища по классу или школе. На мой вопрос, кто его обидел, Фима ответил, всё ещё всхлипывая, что Илья Атрещёнок напомнил ему, что лучший ученик тоже обладает «жидовской мордой». Заканчивалась перемена, я решительно подошёл к Илье и, не задумываясь, размахнулся и нанёс оплеуху. Я хорошо помню, что никто не оказался ябедой, не выдал меня в этот раз учителям или директору школы. Мой мальчишеский авторитет возрастал, я с удовольствием занимался боксом и плаванием, становился лидером класса или школы, когда встречался с противниками из другой школы. И хотя наши родители переживали тяжёлое время, мы, мальчишки, и в поздние годы не забывали наши чудесные времена. Я всегда буду помнить братьев Германа и Геннадия Петровых, которые окончили авиационное училище, а Гера, как я позднее узнал, был зачислен в отряд космонавтов. Я продолжаю искать братьев Петровых, но пока безуспешно. В детстве мы любили спорт и шахматы, с увлечением играли в футбол, защищали друг друга в уличных драках. В первые послевоенные годы не всегда хватало еды, в нашей семье было пятеро детей, матери было тяжело, мы помогали как могли,
собирали крапиву для варки борща, ловили рыбу. Среди мальчишек было принято носить медную морскую пряжку - «бляху» как символ моряка и предмет самозащиты. «Бляху» я прятал ниже пояса, пока дежурные учителя не научились без труда находить её. Но и тогда я прятал моё «оружие» достаточно низко, так что отыскать его было нелегко. В 1948 году был принят указ о 12-летнем возрасте, позволяющий привлекать детей к уголовной ответственности. Я узнал, что скрывать место нахождения родных или родственников, находящихся в розыске, также является преступлением. Я знал, что отец скрывался в городе Дубно, а затем в Одессе. Нашей семье, как мог, помогал бывший луцкий подпольщик, почти единственный, сохранившийся после войны, Самуил Заславский. Тем не менее, сотрудники КГБ неустанно разыскивали отца. Эти поиски не прекращались до 1955 года. Маму и нередко меня вызывали в организации, из которых не всегда довольно быстро возвращались. Я никогда не отвечал на вопросы иначе, как не знаю. Боевые друзья и бывшие сотрудники отца помогли маме устроиться на работу в столовую, что доставило нам серьёзную подмогу. Обычно сразу после школы мы с малым бра-
тишкой отправлялись «в наш ресторан», чтобы вернуться домой сытыми. До сегодн яшнего дн я я помню моих добрых учителей Виктора Чеславовича, Татьяну Алексеевну, Нину Григорьевну и других. Вместе с тем, я помню грубость и несправедливость по отношению к ученикам директора школы Четверикова и секретаря парткома Рыбина. Мне едва исполнилось 14 лет, когда я впервые испытал, что быть правым - не значит быть носителем правды, достаточно быть членом семьи ответственного работника. Многим из нас приходилось помалкивать, будучи просто евреем. Это пережили многие ученики советских школ. Тогда и я узнал о применении закона о наказании двенадцатилетних. Мне было уже четырнадцать, когда я оказался свидетелем оскорбления одноклассника просто за то, что его звали еврейским именем Изя. Изя сейчас, на протяжение многих лет, живёт во Флориде, но он никогда не забывал об эпизоде, произошедшем с ним, а также со мной и Станиславом Шевченко. В школе побаивались, бывало, позволять себе высказывания о национальности, но Станислав был сыном руководителя горздравотдела, и в этот раз он прекрасно помнил, что ему всё позволено. Вероятно, Стасик не раз слышал антисемитские высказывания дома. Моя реакция была мгновенной - чернила из наполненной чернильницы мгновенно разлились по лицу
и пальто обидчика. Уже через полчаса мою маму вызвали в кабинет директора, здесь же присутствовал и отец-председатель горздравотдела, я и Станислав. В разговоре участвовал и секретарь парторганизации школы. Меня арестовали поздней ночью. Маме отказали в сопровождении. Как я позднее узнал, ей пришлось идти в сторону тюрьмы по тёмным улицам до рассвета. Шесть дней и ночей она провела за пределами проходной. Свидание не разрешали, записку не передавали. Можете себе представить переживания совсем ещё почти ребёнка в камере-одиночке. Самуил Заславский, орденоносец-подпольщик, выехал поездом и в конце концов добился в Киеве приёма у знаменитого героя-партизана Сидора Артемовича Ковпака, который, в свою очередь, дозвонился до руководителей Луцка и добился от последних заверения о моём освобождении. С подписями Заславского, Ковпака, мамы и моей мне удалось покинуть тюрьму. Отец узнал о «приключении» сына только спустя несколько недель. Прошло ещё несколько недель, после чего меня перевели в другую школу. Одноклассники, кроме братьев Германа и Геннадия, сторонились меня. Где вы, теперь мои друзья? Может, кто-то поможет отыскать их. Алан Слепой Belmont, Калифорния alanslepoy@gmail.com (650) 593-9208
Поздравляем МАРИЮ ОРЕШИНУ с 80-летием!
Пусть этот день обычный, скромный В душе оставит теплый след. Желаем крепкого здоровья На несколько десятков лет. А также радости безмерной, Здоровья, счастья, многих долгих лет!
Администрация, сотрудники и посетители "Алтамедикса"
По вопросам ПОДПИСКИ И размещения рекламы обращайтесь по телефону: (916) 487.9701
19