Diaspora Newspaper – it's everything about US
9 февраля 2014
воспоминания
В ТРУДОВЫХ ЛАГЕРЯХ
ТРЕТЬЕГО РЕЙХА
Петр Панасенко
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ Окончание. Начало в 24 номере за 22 декабря 2013 года. Это была большая поляна, на которой была сколочена деревянная трибуна. На неё вышел оратор и приветствовал нас с возвращением на Родину. Он ободрил нас всех, хотя на самом деле всё пошло совсем иначе. Только переехали по временному деревянному мосту в город Торгау, как нам предстала другая картина. Город был превращён в пересыльный пункт. Мест в помещениях не хватало. Ночевать пришлось на улице. Хорошо, что было лето. Н ас сразу разделили. Все мужчины от 18 до 32 лет подлежали призыву в армию. Я попал в эту группу. Нам дали сухой паёк на три дня и утром погнали в другой лагерь пешком, находящийся в 60 километрах на юг от Торгау. Вначале шли строем, а потом растянулись на несколько километров. Нас ведь было более тысячи человек. Все вещи пришлось бросить, взяв только самое необходимое. Особенно было жаль оставлять чемодан с духовной литературой. Неизвестно кому достались эти вещи. Ведь на себе много не понесешь. Но Библию взял с собой. Ночевать пришлось где придется. Я заночевал в амбаре на соломе. На другой день мы пришли в назначенный лагерь, но нас почему-то отказались принять. Вся эта толпа повернулась назад. Пройдя километров 10 или 15, вновь получили приказ идти в лагерь, который отказался принять нас. Какой беспорядок! На пути находился город Мюльберг, тоже превращенный в лагерь. Я зашел туда и решил остаться там. Жителей оттуда выселили, и в каждой комнате находилось по нескольку человек. Нашел свободную койку в одном доме и расположился на ней. В этом лагере была группа верующих из Ровенской
области, которые проводили ежедневное богослужение. Это было хорошее духовное подкрепление для моей души. Там я прошел фильтрацию и получил справку. Процедура была простая. Чиновник в форме офицера задавал стандартные вопросы, напечатанные в анкете, а я отвечал. В конце этой анкеты я расписался. Подозреваемых в преступлении против Родины сразу же изолировали, но у меня не нашли ничего подозрительного. Что можно было ожидать от юноши в 18 лет? Я пробыл там около месяца. Потом нас сгруппировали для призыва в армию. Я попал вместе с группой верующих. Нас было восемь человек. Когда мы прибыли на место, оказалось, что это еще не призыв в армию, а заготовка сена для лошадей обоза. Косили косилкой, запряженной лошадьми, а мы собирали вилами, когда высыхала трава. Вначале скирдовали, а когда привезли пресс, кстати ворованный в другой части, тогда прессовали в тюки. Это было самое дорогое время для общения. Мы все поселились вместе в одной комнате отдельно от других. Ежедневно по вечерам читали Слово Божье и молились. Шесть человек были веры евангельской (пятидесятники) и нас двое из евангельских христиан. Жили дружной семьёй и не навязывали друг другу своих понятий. Питание было хорошее. Ведь кроме военного пайка группа солдат уезжала ночью на какой-либо хутор и забирала у хозяина корову или что-либо другое. Раньше это была территория Германии, но по Потсдамскому соглашению эту территорию до Одера отдали Польше. Поэтому всех немцев выселили в ГДР, а здесь поселяли поляков с Западной Украины. В городах уже существовала администрация, хотя временная, а на хуторах некому было защитить крестьян. Вот и хозяйничали солдаты по ночам с оружием в руках.
П о окончании заготовки сена нас погрузили в вагоны и повезли дальше на восток. Ехали много дней потому, что железнодорожные пути разбирали и увозили в Советский Союз. Одну колею убирали, а другую оставляли. По этой колее поезд ехал только в одну сторону, другой же ожидал на станции на запасном пути. Когда приезжал этот поезд, то другой, встречный, мог ехать по освободившемуся пути. Поэтому прибыли в назначенный лагерь в Восточной Пруссии только в ноябре. Здесь была та же картина. По Потсдамскому соглашению Восточная Пруссия была разделена между Советским Союзом и Польшей. Большая часть Восточной Пруссии отошла Польше, а меньшая часть, но с городом Кёнигсбергом отошла к Советскому Союзу. Всех немцев, которые не успели эвакуироваться при наступлении Советской армии, выслали в ГДР. Города и селения заняли войска или пересылочные лагеря. Наш лагерь на ходился в 30 километрах от города Кёнигсберг, который в следующем году переименовали в Калининград, в память умершего в тот год Калинина. В этом лагере находились люди призывного возраста. Подошла и моя очередь предстать перед медицинской комиссией. Всю группу новобранцев выстроили без рубашек в один ряд, и каждый подходил по очереди к врачу. Я был тогда очень худой. Врач посмотрел на меня, и спрашивает: “Чем болен?” Я ответил, что и сам не знаю, чем. Он что-то записал у себя, и я попал в группу инвалидов. Таких доходяг набрался целый батальон. Нас решили отправить на рубку леса в Сибирь. Я узнал это только после отправки. Нас погнали пешком до станции. Дорогу я знал, потому что ездил туда за продуктами для лагеря. Был вечер, шел мокрый дождь. Шеренга растянулась. Я думал, что собирать нас будут долго, и решил переночевать в ближайшем селении, чтобы на другой день прийти на станцию. Но когда я утром пришел на станцию, поезд уже ушел. Я обратился к коменданту станции. Меня возвратили в этот же лагерь, хотя и в другое село. Я прожил там больше месяца с такими доходягами как я. Люди больше не прибывали с Запада, и руководство лагеря не знало, что с нами делать. Была уже зима. Стекол в окнах не было, все были выбиты, дверей тоже. Даже полы были сорваны. Двери кое-как закрыли какими-то тряпками, окна фанерой. Спали на полу в соломе. Посреди комнаты стояла бочка из-под горючего, и труба была
выведена через окно. Вши не давали покоя. Я решил посетить то селение, в котором был раньше. Село пустое, без людей. Это село определили для образования подсобного хозяйства Кенигсбергского морского порта. Там уже находился уполномоченный по организации хозяйства и агроном. Я спросил, можно ли мне остаться у них. Он спросил, есть ли у меня какой-либо документ. Я показал справку о фильтрации. Этого было достаточно. Я пошел, забрал свои вещи и поселился с ними вместе. Вскоре прибыл назначенный сюда директор, и стали прибывать люди, завербованные в Белоруссии. Так я проработал там целый год. Работал сапожником, потому что обуви купить было невозможно, приходилось ремонтировать старую. Я поехал в город Кёнигсберг. Недалеко от конторы порта была железная дорога, где лежали кучи привезённых сюда из Германии трофеев. Там было много немецких солдатских сапог, бывших в употреблении. Хотя они охранялись солдатами, я все же набрал их целый мешок. Так что материала для работы у меня было много. Мне еще дали в ученики паренька белоруса, так что работать было не скучно. Д иректору я старался угождать, и в награду он дал мне отпуск на 20 дней в августе 1946 года. Мне дали пропуск, потому что это была закрытая зона для гражданских лиц, и я поехал проведать родных. Какая радость была для родных после трёхлетней разлуки увидеть меня, притом верующим! Перед пресвитером был понят вопрос о моём крещении. Пресвитер Николай Николаевич Антипин, побеседовав со мной, был не совсем доволен, узнав, что я считаю пятидесятников братьями. Сам он был категорически против них. Он сильно сопротивлялся преподать мне крещение, но так как члены церкви были на моей стороне, согласился преподать мне крещение 20 августа 1946 года в реке Кубани города Кропоткина Краснодарского края. Крещение прошло днем, сразу же после утреннего воскресного собрания. Возвратившись назад, я продолжал работать сапожником. Жил в доме в центре села. Село было не разрушено во время наступления. Дом был большой, одноэтажный. В нем располагалась контора подсобного хозяйства морского порта. Но на чердаке было построено несколько комнат. В одной из них я жил с двумя подростками из Средней Азии, а в другой комнате оборудовал сапожную мастерскую. Питание получал по карточкам в виде сухого пайка.
По вопросам ПОДПИСКИ И размещения рекламы обращайтесь по телефону: (916) 487.9701
В том году развелось очень много мышей. Говорили, что это предвестники голода. От них невозможно было избавиться. Но ребята, жившие со мной, поймали где-то котёнка. Мы приручили его, и он стал жить у нас. Но он еще не мог ловить мышей. Я научил его сперва есть мышей, а потом он и сам стал ловить их и есть. Так мы освободились от мышей в нашем доме. Приближалась зима. Хотя зимы в этих краях бывают не суровые, однако дров у нас не было. К этому времени к нам прислали другого директора, а нашего забрали в центр. Я воспользовался этим и упросил прежнего директора, чтобы он подписал мне заявление на увольнение. И пока новый директор еще не успел приступить к своим обязанностям, я успел уволиться. Надо сказать, что в то время уволиться было очень трудно. Если директор не согласен уволить, то уволиться было невозможно. За самовольный уход судили. Я видел в этом волю Господа. Он избавил меня от Сибири и Он же расположил сердце директора дать мне увольнение. К этому времени я получил паспорт на основании справки о фильтрации и места работы. Поэтому в декабре 1946 года я смог вернуться домой. Е хать опять пришлось в товарном вагоне. Ведь пассажирских поездов было недостаточно. Много людей после войны ездило с одного места в другое, ища лучшей жизни, поэтому пассажирских поездов не хватало. Для этого были организованы поезда из товарных вагонов. Они ходили под номерами 500, 501, 502 и т. д. Люди называли их пятьсот весёлыми. Люди располагались в них на полу кто как мог. От Калининграда до Москвы через Литву, в Москве пересадка на южные поезда. Билеты на эти поезда можно было купить свободно, так как определенных мест в таких вагонах не было. В них ездили только простые люди и «мешочники». Москва встретила нас 15-градусным морозом. Но так как я ехал на юг, то морозы слабели. Однако через несколько дней морозы дошли и до Кавказа. Зима 1947 года была суровая. Хорошо, что отец работал в лесхозе и дров у нас было достаточно, чтобы отопить две маленькие комнатки, в которых мы жили в Кропоткине. Спать приходилось на полу, подстелив что-либо. Кровати ставить было негде. Нас проживало там семь человек. Я посещал дом молитвы, который был совсем близко. Там я пел в хоре, а регентом у нас был Иван Моисеевич Коробов. Прекрасный регент и сильный баритон.
15