Как хорошо, что в прошлом году я успел съездить во Францию! Давно мечтал. А вот когда там приняли закон о легализации однополых пар, понял, что больше туда я не ездец. Сошёл запал. А как я по-детски мечтал побывать в Штатах! В совершенно другом мире, о котором мы все когда-то говорили с придыханием. Белозубые улыбки, ковбойские шляпы, бесстрашные шерифы, хмурый Гарлем, богатейшие музеи, статуя Свободы! А американская мечта стать из разносчика пиццы Рокфеллером! А американский кинематограф шестидесятых и семидесятых!... Но всё трагически разбилось – сначала из-за Ирака, потом из-за оранжевых революций и, наконец, из-за федерального закона США по уравнению прав однополых браков с гетеросексуальными. Радуюсь отныне только одному – сэкономлю деньги. Увы, волна Содома накрывает Америку и её прежнюю культуру вкупе с «Великим Гэтсби». Утешает, правда, что есть ещё Зарубежная православная церковь, но Ей там будет очень трудно. Стократ труднее, чем даже год назад. Ну и ещё льёт бальзам на душу Мел Гибсон, его «Страсти Христовы» и личный гражданский пафос. С другой стороны – бесстрашный экс-агент ЦРУ Сноуден, нокаутировавший Белый дом, сотрясший старушку-Европу и сбивший маски с российских либеральных правозащитников, требовавших, в силу своего американского гражданства выдать экс-агента на расправу куда следует. А дерзкий австралиец Ассанж… И я подумал: нет, рано пока складывать крылья. Один человек может расшатать всю систему насилия и лжи. Пусть конкретно и не они, но я – о принципе. Личности делают историю. Однако их удел – обязательное самопожертвование. Они неминуемо должны сгореть, чтобы высветить путь остальным, бредущим или же сидящим во тьме и сени смертной. Ради чего мы живём? Чтобы каждый день тусклыми глазами встречать серый рассвет? Не устали ещё? А что дальше? Болезни и шамкающая старость? Чтобы видеть родные лица друзей и близких? Да, но и это отнюдь не всё. Одни и те же лица без деятельного внутреннего преображения не впечатляют. Чтобы ходить на работу и делать дело? Вот это ближе. Но важно, что это именно за работа и какое дело мы делаем. Чтобы любить? Вот это оно самое и есть. Но что такое любовь? Это – положить душу за ближних. А как? Через помощь им в беде и нужде. Но что есть беда? Ведь бедность, например, хоть и считается бедой, но она не порок, если там всё честно и открыто. Беда начинается тогда, когда человек отходит от заповедей Божиих.Вот тогда и начинается форменная свистопляска. У людей появляется превратный ум творить непотребства. Это и московские «болотные» митинги тех, кто жаждет насилия и крови, чтобы расшатать всё и вся. Это и подлые убийства священников боевиками в Сирии. Это – неистовые циничные гомосексуалисты, стремящиеся публично явить толпе свой срам и уравнять общественное неприятие их мерзости с «расизмом» и «антисемитизмом». Это – разгул наркотика среди российских подростков и криминализация гастарбайтеров. Это – Леди Гага и Верка Сердючка. Это – прослушка и чипизация людей для установления контроля над их душами. Под предлогом «защиты от террористов» и что «нам же от этого будет лучше». Но тот, кто так делает, и есть террорист номер один. Он убьёт всех, кто инакомыслит. Это целые отряды купленных журналистов, которые ведут себя как ретивые службисты с радио «Свобода» и «Голоса Америки». Это – поведение Дяди Сэма как беспредельщика, преступления которого неожиданно стали достоянием гласности, а он, нимало не смущаясь за содеянное, нахраписто требует электрический стул или яда в вены для героя, осмелившегося показать политическим блатным их настоящее историческое место, что у осклизлой параши. При этом большинство стран мира уподобилось трусливым и подловатым римским рабам. Это – невыносимое молчание высоких людей Церкви, Богом призванных сегодня вещать глаголами протопопа Аввакума, митрополита Филиппа, патриархов Гермогена и Тихона. Это, наконец, осторожные полуфразы и недоговорки вашего худого слуги – великовозрастного священника и главреда, до сих пор не могущего выдавить из себя социального вассала цекистского пошиба. Что будет со всеми нами, господа хорошие?
о т ре дак т ора
Ради чего живём?
К 33-летию со дня кончины поэта
Владимир Семёнович Высоцкий – великий русский поэт ХХ столетия. Его живое слово, исполненное силы, по-прежнему волнует наше сердце, теребит душу и будоражит совесть. Высоцкого хочется слушать, общения с ним постоянно жаждет неудовлетворённая кондовой житейской прозой душа. В чём же дело? В чём секрет любви к нему многих и многих наших современников? Откуда у поэта столь потрясающая сила слова?
Фото Ю. Сивенкова. 1974 год
С. 62
1. От редактора
Основан в январе 2007 года Выходит один раз в два месяца Наблюдательный совет президент корпорации «Эконика» А.А. Илиопуло, президент ОТП Банка А.А. Коровин, руководитель фонда «Полиция нравов» Ю.В. Рязанов, руководитель инвестиционной группы М.М. Хури
Учредитель журнала Александр Нотин Главный редактор протоиерей Михаил Ходанов Заместитель главного редактора Арсений Замостьянов Дизайн и вёрстка Алексей Молодцов Корректура Юлия Познахирко Редакционный совет: А.И. Нотин (председатель) – президент АНО «Переправа», кандидат исторических наук; Г.М. Гречко – дважды Герой Советского Союза, лётчик-космонавт СССР, доктор физико-математических наук; К.М. Долгов – доктор философских наук, профессор, главный научный сотрудник Института философии РАН, заведующий кафедрой философии, политологии и культуры Дипломатической академии МИД РФ, заслуженный деятель науки РФ; А.А. Замостьянов – кандидат филологических наук, литератор; А.И. Зотов – Чрезвычайный и Полномочный Посол РФ; В.Ю. Катасонов – профессор, доктор экономических наук, заведующий кафедрой международных валютно-кредитных отношений МГИМО (У) МИД России; М.Ф. Морозов – руководитель «Обители ТИЛЬ: Терпение, Искренность, Любовь»; В.П. Пестерев – писатель; игумен Пётр (Пиголь) – духовник Высоко-Петровского монастыря, главный редактор церковно-исторического альманаха «К Свету»; В.Г. Распутин – писатель; Л.П. Решетников – директор федерального государственного научного бюджетного учреждения «Российский институт стратегических исследований»; М.А. Ходанов – протоиерей, член Союза писателей России; А.И. Яцков – Санкт-Петербург Адрес редакции: Москва, проспект Вернадского, 86Б, стр. 1 е-mail: info@pereprava.org Формат 60х88 1/8, объём 8,0 п. л. Отпечатано в ИП «Пушкарёв»: 127550, г. Москва, ул. Прянишникова, д.8 А Журнал «Переправа» зарегистрирован Федеральной службой по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия 17 декабря 2010 года. ПИ № ФС77– 43084 При перепечатке материалов ссылка на журнал «Переправа» обязательна. Рукописи не рецензируются и не возвращаются. Редакция не несёт ответственности за представленную рекламу. Журнал издаётся на благотворительной и безгонорарной основе. Взгляды, изложенные в некоторых публикациях, могут не совпадать с точкой зрения редакции журнала.
© А.И. Нотин, 2013
■ Переправа 4. А. Нотин. Секреты «моего» Осипова 10. О. Четверикова. Французские патриоты: вся надежда на Россию! ■ Индекс благородства 14. А. Васькин. Природный царь Московский... ■ На злобу дня 18. А. Замостьянов. Кому выгодна суицидальная школьная реформа ■ Новое поколение 22. А. Александров. Пред ликом преподобного Сергия ■ Переправа в Интернете 24. Портал «Переправы» ■ Литературная страница 36. Б. Петухов. Бог – и порог. Серебряный век. Христос и чужбина 38. Прот. М. Ходанов. Знаменский сторож О. Моржавин 50. Безымянная могила 54. Колокола Вознесения ■ Отзывы и рецензии 58. А. Александров. Штурманы будущей бури 60. А. Орлов. Алмазна сыплется гора… ■ Люди и судьбы 62. Прот. М. Ходанов. «Добра!» ■ Уголок поэзии 64. Владимир Михайлов. На федеральной трассе В журнале «Шест ое чувство» (ныне – «Переправа») с января 2007 года и до последнего месяца своей жизни работал замечательный общественный деятель России, живая совесть народа, писатель, реставратор, искусствовед и публицист Савва Васильевич Ямщиков «…Движение «Переправа», ставящее целью постепенное подведение со циально активных, но ещё не верующих наших соотечественников к порогу духовного выбора и веры, является востребованным и актуаль ным… Желаю движению добиться успеха в воспитании у своих будущих слушателей осознанного и ответственного отношения к миру духовному. Надеюсь, что журнал «Шестое чувство» как орган «Переправы» станет свя зующ им звеном между православной традицией России и деятельност ью «Переправы», гарантом её теоретической основательност и и богоугодной направленност и». Патр иарх Московский и всея Руси АЛЕКСИЙ II 2007 год Журнал «Шестое чувство» рекомендован к распространению в приходах Русской православной церкви отделом религиозного образования и катехизации Московского патриархата (резолюция отдела за № 07–1827 от 30.07.07) С 1 января 2011 года журнал «Шестое чувство» по решению редсовета переименован в «Переправу». Полное название: «Переправа. Журнал о душе и для души»
ПЕРЕПРАВА
СЕКРЕТЫ
«МОЕГО» ОСИПОВА Александр Нотин
В
стреча с главным профессором богословия России назначена нам в три часа пополудни в здании Московской духовной академии, что Троице-Сергиевой лавре. Нам – это автору этих строк, а также офицеру-силовику из Ростова и профессору психологии из МГУ. Выходной день. В лавре как всегда людно. К раке с мощами преподобного Сергия выстроилась нескончаемая очередь. Переминаются под солнышком паломники, терпеливо дожидаясь благословения от исповедника и спасителя России. Последняя надежда и упование для русского сердца в лихую годину испытаний…. Лица людей светлы. Мы тоже отстояли положенные полтора часа – благо приехали в Посад загодя. …Ждать себя Алексей Ильич не заставил. Не в его правилах. Ровно в пятнадцать ноль-ноль, минута в минуту, он вышел к ажурным воротам в МДА и широким жестом пригласил следовать за собой: «Переговорим в каминном зале – там мы принимаем самых дорогих гостей». Первое впечатление: профессору за шестьдесят, седовлас, невысок, плотен, широкоплеч. Походка быстрая, лёгкая. Строгий бежевый костюм, элегантный галстук, военная выправка. Высокий, чуть резковатый голос, знакомый, по аудио– и видеозаписям, тысячам россиян, ищущих в наши непростые дни пути духовного исцеления и спасения во Христе. Задача человека на земле – отыскать свой «узкий путь, ведущий в жизнь». Думается, что путь этот не один для всех, а каждому – свой. Иногда он представляется мне этакой извилистой тропой в необозримом смрадном болоте сегодняшнего греховного бытия («пространного пути, ведущего в смерть»), и надо не только суметь отыскать эту «свою тропу», но ещё и удержаться на ней, не потерять её. Промысл это ведь ни в коем случае не случайность – так учат Святые отцы. И это вовсе не сила, директивно управляющая людьми. Это стопроцентная синергия воли каждого человека с Божьей волей: как уникальна и неповторима душа человеческая, так уникален и неповторим её путь к вечности. Даже спасти нас без нашего желания и волевого устремления Бог не может. «Бог спасает нас не без нас!» 4
Свою «тропу» ко Христу мне помогли найти несколько вполне конкретных людей. Для меня – посланцев Божьих. Первый в этом ряду – оптинский иеромонах Илий. Когда-то давно, в прошлой моей лихой и бездумной жизни он посмотрел мне в глаза и короткой фразой «в Православии все есть!» одним махом разрушил все эзотерические замки, которые к тому времени успели нагромоздиться в моей несчастной и измученной страданиями голове. Второй Божий посланец – православный американец Серафим Роуз, который протянул мне руку незримо, издалека и заочно – через свои книги и статьи. Он поделился со мной опытом собственных трудных духовных скитаний (надо же, даже он скитался!) и пронзительными рассуждениями о святой вере Христовой и пути к ней современного человека. Профессор Осипов, сам того не ведая, стал третьим моим наставником. Он довершил превращение крещёного язычника в неофита. Если старец Илий, образно говоря, установил меня на твердую почву веры, пустынножитель Роуз показал, где мой «узкий путь», то Алексей Ильич научил делать на этом пути первые робкие шаги, предостерёг от многих ошибок и заблуждений, которыми, как минами, усеян путь духовного делания, а заодно явил моим глазам тысячелетнюю красоту и мудрость Святых Отцов. Его лекциями о христианстве я заслушивался в машине и дома, книгу «Путь разума в поисках истины» штудировал, как студент, с карандашом в руках. Потом снова все заново переслушивал, пересматривал, перечитывал. Сама жизнь вливалась этим словом в мои иссохшие жилы и нервы. Высокими токами осиповского повествования открывался мне доселе неведомый (это при всех-то высших образованиях и научных регалиях!) архипелаг знаний, имя которому – Писание и Предание Церкви Христовой. Открывались страницы «энциклопедии» мира незримого, храма «науки наук», содержащего бесценные сведения о Боге, человеке и вселенной, полученные не от земнородного ума, а от Всевышнего Первоисточника. Параллельно, шаг за шагом, открывались знания, не удивляйтесь, о самом себе, обретаемые каждым из нас лишь по мере и в результате му-
ПЕРЕПРАВА чительного личного преображения в положительном, христианском смысле. Естественно, осваивая богословие Осипова, я не мог пройти мимо размышлений и о нём самом, о его личности. В чём тайна притягательности этого человека для множества нас – людей, по большей части не просто далёких от ограды Церкви, но ко всему прочему ещё и изначально циничных, недоверчивых, рационально-заносчивых? В общем, духовно беспризорных. «Блудных сынов», не ведающих Отца своего Небесного. Беспризорники ведь – публика тонкая. Нервная и капризная, задиристая и решительная. С ними ещё надо повозиться, чтобы найти общий язык, «спеться» – иначе ничего не выйдет, разбегутся кто куда! Именно здесь, как мне кажется, кроется один из «секретов» Осипова. Алексей Ильич не подавляет проповедническим напором, не упивается втайне собственной эрудицией (чем, увы, грешат некоторые из его не менее маститых коллег), не подстраивается под сиюминутные настроения аудитории. Изболевшим и встревоженным своим сердцем Он взывает и ищет отклика в заблудших сердцах, делится с ними сокровенными мыслями, предлагает им Слово Божие как спасительное лекарство от страха и смерти, как непостыдную надежду на новую Землю. …Честно говоря, собираясь на эту встречу, я немного волновался: боялся разочароваться. Как часто доводится слышать с высоких «православных трибун» правильные слова о смирении и служении, призывы к подвигу во имя Господа и ближнего… а потом терзаться соблазном осуждения, видя, как эти декларации в некоторых «мелочах» расходятся с делом. Сомнения мои и страхи оказались, слава Богу, напрасны. Даже сам неброский, вполне светский облик известного профессора как бы подчеркивал его близость к нам, простым смертным, ради которых он живёт и, не покладая рук, трудится. Вот ещё один «секрет» Алексея Ильича! Беспризорник ведь по природе своей сторонится благочиния внешней церковности. Пусть это опрометчиво и неразумно с его стороны, но его пугает «сановное» облачение иерархов, бороды и рясы священства, паникадила и… собственное невежество в понимании тонкостей церковной жизни. Беднягу надо просто понять и пожалеть. В духовном смысле он ещё младенец. Его для начала надо отогреть и отмыть, приодеть и приободрить, невредно и подкормить с ложечки «теплым молоком», пока он не привыкнет к более твёрдой духовной пище. Ему надо многое объяснить из разряда азбучных православных истин, выдернуть из его души немало духовных сорняков и терний – следов «кое-каковского» светского образования. Именно этот чудовищный онтологический провал, поразивший девять десятых нашего постсоветского общества, и старается заполнить своим проникновенным словом «мой Осипов»,
оказавшийся при личном знакомстве точно таким, каким я его себе и представлял. Даже отсутствие на его лице бороды, оказывается, имеет свой скрытый и важный смысл. На вопрос «почему» Алексей Ильич хитро улыбается и отсылает к своему духовному учителю – игумену Никону (Воробьеву), письмами которого я зачитывался и зачитываюсь до сих пор наравне с трудами древних Отцов; оказывается, это он, отец Никон давнымдавно отсоветовал «Лешеньке» отпускать бороду, поскольку «это – внешнее». Был ли тот совет случайным, или отец Никон прозревал, какой крест миссионерского служения ожидает его юного воспитанника – тогда ещё семинариста Осипова – в мучительно-переломные для России годы лихолетья, на стыке двух тысячелетий? Как знать… Плод духовных трудов отца Никона оказался, как воздух, он созрел ко времени, указывая пути «блудным сынам» перестройки. В силу беспримерной «испорченности» рационализмом этому поколению практически закрыт путь прямой, интуитивной веры. Ему надо знать о вере всё и сразу, глубоко и панорамно, строго и научно. Иначе не сломать каменного панциря «эго», окружающего «внутреннего человека» – душу живую! Иначе не принять Бога, ибо «Царство Небесное внутрь вас есть». Таково оно – «второе принятие» Христа – болезненное и вместе с тем искреннее. Люди образованные и успешные добровольно отбрасывают и свою показную напыщенную образованность, и сытую свою успешность – вообще все наружное… ради чего-то сокровенного, неопределимо-трепетного, тревожащего душу в самых её основаниях. С помощью Осипова это «что-то» со временем приобретает вид академической стройности и эмпирической достоверности, которую так легко и так трудно (но можно-таки!) испытать на себе опытно, и даже – ура! – ощутить вдруг лёгкое прикосновение к себе благодатной десницы Божьей. И вот тогда уже – прочь сомнения! – ухо начинает вслушиваться в вечные зовы Вселенной, око – напряжённо внимать скрытым смыслам евангельских откровений, иссохшее от неверия сердце – неумело открываться благодатному теплу настоящей Любви, исходящей от настоящей Жизни! Профессор Осипов – не сладкоречивый утешитель, но требовательный взыскатель предельно строгого, по сути, монашеского подхода к духовному домостроительству. Собственно говоря, иного и быть не может, ибо заигрывание с миром страстей, согласно Святым Отцам, неотвратимо влечёт человека к поражению и порабощению духами злобы. Стяжание Духа Святого невозможно без осознания собственной «нищеты духа» и собственного же бессилия перед осаждающими душу «духами злобы поднебесной», без того, чтобы молитвенно и слезно выпрашивать у Господа помощи и спасения. Путь духовного исцеления не просто узок – он ещё и бесконечно труден, тернист и мучителен. Все мы, словно язвами, покрыты не5
ПЕРЕПРАВА видимыми – даже для самих себя – духовными болячками; малейшее прикосновение к которым, особенно со стороны третьих лиц, причиняет жуткую боль. Но лечить-то надо! Фактически вопрос стоит так: или живи по Отцам, или расстанься с мыслью о победе над смертью! В своём собеседнике я увидел пример новой и настоящей русскости, элиты духа, сочетающей с одной стороны, тонкую светскость и классическую, увы, почти утраченную в эпоху постмодернизма мягкую интеллигентность, а с другой – какую-то предельную внутреннюю напряженность, почти монашескую собранность. Простота и глубина. Обаяние и строгость. Впечатление такое, будто человек, исполняя некий круг обязательных внешних служений (включая сюда и встречу с нами), душою пребывает в непрерывном сосредоточенном бдении. В молитве? Не знаю, может быть, это только догадки, но ощущение это не оставляло меня на протяжении всего почти трехчасового разговора. – Вы живёте здесь, в Сергиевом Посаде? – интересуюсь я. – Да, рядом с академией, минут пятнадцать ходьбы. За руль авто сажусь редко, разве что когда на улице совсем ненастно… да и с педалями у меня беда. Когда-то в машине их было целых три, и приходилось все время вспоминать, какая для чего. Теперь, слава Богу, их только две. – А как вы воспринимаете собственную известность? – Осипова не люблю, книг его никогда не читаю, лекций не слушаю и не смотрю! Вот так дела! Добрых пятьдесят часов всевозможных аудио- и видео записей этого человека сумасшедшими тиражами «гуляет» по стране, возбуждая умы и заставляя думать и жить «инаково», и на тебе – «не люблю»! Впрочем, если постараться, понять тоже можно. Служение ведь – это добровольная каторга, а не сладостное, хотя порой и трудоёмкое, восхождение на гору бренной славы. Апостольский труд. Сейчас и времена-то напоминают апостольские, раннехристианские. Все до последнего «измы» обанкротились, плавают, как дохлая рыба, брюхом кверху. Поезд бездушной цивилизации несётся в пропасть под завывания платных апологетов. Миллиардам его пассажиров, зажатым внутри и погружённым в изучение Интернета и комиксов, даже невдомёк, куда он летит: видеть пропасть могут только те, кто в кабине машиниста или… кто вообще не в поезде. Нужны, ох как нужны сейчас именно такие люди – понимающие, что происходит и что надо делать, стремящиеся предупредить об опасности, перекричать грохот летящего под откос эшелона. Неужели мы действительно вступаем в новый этап исторического христианства? Чем-то наше время напоминает Константиновский Рим, когда узаконенное первым верующим императором христианство схлестнулось с инерцией господ6
ствующей в империи языческой среды. А чем-то – нет. Церкви в России строятся нынче так же быстро, как когда-то разрушались. Если не быстрее! Но подлинное, глубокое святоотеческое исповедание Христа укореняется медленно: этому противодействует, с одной стороны, показная обрядовая церковность, а с другой – господствующая в обществе атмосфера безликой потребительской «резомы» – тупого, постмодернистского «мне» и «на все наплевать» вкупе со злейшими формами безбожия, узаконенным телевизионным развратом и кощунством, тоталитарными сектами и прочими проявлениями клеветы на Духа Святаго. На службе «резомы» – огромная медийная машина все ещё языческого, по природе своей, государства. Невидимая сеть из тысяч взаимосвязанных ячеек-проектов – от секспросвета в школах до злонамеренного развала русской деревни – наброшена на поверженную страну с целью подорвать духовные корни Святой Руси. Вера растёт не благодаря, а как бы вопреки историческим «трендам»; впрочем, все так и есть – «мудрость мира сего есть безумие пред Богом». Вера возрастает там, где её по всему, и быть-то не должно, где, казалось бы, дотла выжжены и по ветру развеяны её древние генетические коды и корни. Она является как бы ниоткуда, как бы с чистого листа, и для неё, для такой веры просто жизненно необходимо прямое и разящее апостольское слово. Честное и нелицеприятное! Пробуждающее и сотрясающее! Только тогда божественная энергия транслируется от одного человека, «стяжавшего дух мирен» к другому человеку, к тысячам других людей, и под тёплыми лучами этой благодати происходит чудо возрождения и преображения. Так однажды случилось и со мной. Несколько лет назад Слово достигло моей души. Оно отогрело её и осветило дивным светом «разума истины». За плечами моими тогда не было ничего, что вело бы к храму. В семье за всех молилась одна мать, и то втайне от отца – фронтовика и убеждённого коммуниста (Царство Небесное вам обоим, дорогие мои родители!). В школе и престижном вузе – «научный атеизм»: благо хоть по-брежневски вялый и равнодушно-казенный, далеко уже не воинствующий. После такой «санобработки» душа и вправду стала чистым листом: старая «вера» рассеялась, новой не образовалось. Однажды милостью Божьей – спасибо Ему, всевидящему и благому! – я пережил личный кризис, хирургическую операцию на «внутреннем человеке» и… обрел наставников в лице старца Илия, святителя Серафима Роуза и профессора Осипова. Душа ожила, встрепенулась и начала жадно поглощать остро недостающие ей «духовные витамины». А как иначе? – Она же по природе своей христианка. Просто требует своего! И пусть иной учёный фарисействующий богослов «с огромной головой» проворчит, что лекции Осипова – это всего лишь адаптированный пересказ Святых Отцов, а другой, облечённый
ПЕРЕПРАВА саном, посетует – мол, «не всегда канонически точен профессор» – пусть! Не Божие это для человека дело – судить. И потом суть проблемы, насколько я понимаю, не в аутентичности изложения догматов (этим, как известно, «грешили» даже Святые Отцы, писавшие «о неизреченном» каждый немного по-своему – в разные эпохи и на разных языках). Дело в неодолимой силе и правде самого Слова Истины. Осипов промывает нам, спящим, духовные глаза, пробуждает от летаргического сна безбожия. Убеждён: не будь его горячего, искреннего и умного призыва, для меня вера и Святые Отцы так и остались бы terra incognita. Абстрактным и отвлечённым знанием, сухой традицией, книжками на полках церковных лавок. Теперь же я учусь жить по Христу. А отцы? Только их теперь и читаю. Беллетристику и детективы выбросил прочь. Времени жалко тратить на пустое занятие: кто у кого и сколько украл, кто с кем развелся или кто на ком женился? Какая мне разница? Этих сюжетов, реальных и выдуманных, каждый и в своей жизни знает дюжинами. Историй миллиарды – кратно больше, чем живущих людей. К чему грузить голову подобной чепухой? Чего в ней полезного? Не лучше ли посвятить оставшееся время жизни – тем паче, неизвестно, сколько его осталось! – познанию и изменению себя?! Здесь, в собственной душе, и интрига отыщется, и трудов невпроворот. Бесконечно прав профессор Осипов: сегодня именно святоотеческого, то есть горького и чистого лекарства для души, остро не хватает нашему православному народу, чтобы создать «закваску» новой России, стать действительно Божиим. Осипов – это ещё и потрясающая (во всяком случае, для языческого сознания) мысль о том, что нельзя изменить мир, не изменив прежде самого себя, не выдавив из себя по капле «ветхого человека», не соединившись – через самоочищение – с Богом Творцом, не став Ему вольным помощником. И верно: невозможно изменить к лучшему то, чего сам не создавал, чего по-настоящему не знаешь, и чего не довёл своими руками до совершенства – ни природы, ни человека, ни общества. Ничего! Невозможно научить игре на скрипке, не умея играть на ней. Рассказать «про игру на скрипке» с грехом пополам ещё можно, а вот научить ребенка – нельзя. Призыв Осипова для меня – это «глас вопиющего в пустыне»: друзья, очнитесь, понуждайте себя жить по заповедям, это – единственный путь соединения со Христом, а через Него и с Богом Отцом, с Духом Святым! Только так, по благодати, даруемой свыше, можно достичь духовного преображения, ведущего к вечной жизни, к спасению. «Суть религии, – уверяет нас Алексей Ильич, – в преображении человека, когда тот действительно меняется: был гордым – стал скромным, был завистливым – стал смиренным. Ему, смиренному, дается благодать, а гордому Бог противится».
Главная забота и главная боль профессора Осипова – судьба Русской Православной Церкви. Это он разъяснил мне, что нет и не может существовать деления на «я» и «Церковь». Есть одна лишь Церковь, в которой, как в едином Теле Христовом, свободно и неразлучно собраны и соединены все мы: новички и старцы, миряне и монахи, прихожане и священники. Подобно утесу Церковь отражает наскоки падшего мира, и, хотя ржа и ересь тут и там дают о себе знать даже здесь, «врата ада не одолеют Ее». Ржа – это бесовской дух равнодушия и обыденности, отталкивающий от человеческого сердца светлую благодать. «Увы, – сокрушается Алексей Ильич, – сегодня многие, находясь в церкви, перестают замечать Её и чтить как Обитель Божию. Храм становится чем-то обыденным: вторым жильем, местом службы, кругом общения… чем угодно, только не святым алтарем, незримо соединённым с Небом». «Вообще, – продолжает он эту мысль, – увлечение внешним планом в вере, в религии, в Церкви – страшная угроза, нависшая над православием. Особенно сегодня, когда, как грибы после дождя, выросло целое сословие церковных «хозяйственников», «менеджеров», «управленцев» – словно речь идёт о какой-нибудь фирме или корпорации! Всё больше становится суеты и нарочитой деловитости, расчёта, словесной шелухи. Слепцы! Но нередко именно таких духовно слепых ставят у руля… Только по степени внимания к внутренней жизни наша внешняя, социальная жизнь приобретёт, точнее, может приобрести положительный, устремлённый к Богу характер». Мир с его страстями и предрассудками всеми силами стремится проникнуть, просочиться в святая святых Церкви, насадить там свои порядки и «ценности», растворить Её себе, лишить имманентно присущей Ей «неотмирности» и, таким образом, заставить служить себе. Отсюда всё более настойчивые призывы к включению Церковь в глобальные общественно-политические процессы, в борьбу за права человека, материальные блага и социальное развитие. Мало кому приходит в голову мысль о совершенной неуместности и опасности такой постановки вопроса: Церковь неотмирна по природе своей, и, очевидно, настолько же ослабевает, насколько «прилепляется» к материальному и плотскому миру. Её главная задача – просвещать, исповедовать и преображать падшего человека. Не бороться с мельницами надо – так я понял Алексея Ильича, – а «изучать, осваивать и усваивать законы духовной жизни». Мой друг из Ростова коснулся жизни православных приходов. В небольшой офицерской общине, к которой он принадлежит, еженедельно после молебна в честь Димитрия Донского принято обсуждать евангельские темы. Не пахнет ли тут протестантизмом? «Если примитивно мудрствовать от ума, да ещё и богословствовать на свой лад, – отвечает 7
ПЕРЕПРАВА Алексей Ильич, – действительно может выйти чистый протестантизм. На Западе докатились уже до того, что друг друга «причащают». Надо осторожней быть в этих вещах. Понимать, что «сокровище, вынесенное наружу, будет украдено». В кругу единомышленников, в семье очень полезно читать Евангелие и апостолов, но непременно не от себя, а как бы глазами Святых Отцов, через их восприятие, их рассуждение. Надо знать, каких Отцов читать: истинных, аскетических, а не какихнибудь… разных». Впрочем, по словам отца Никона, куда важнее любых богословских бесед научиться «носить тяготы друг друга» – одного этого, оказывается, достаточно, чтобы «исполнить закон Христов», то есть спастись. А ведь терпеть скорби, в том числе и, на первый взгляд, незаслуженные, смиряться под крепкую руку Господню, поститься, молиться, вести по силам духовную брань с невидимым врагом – ох, как это непросто и как немало значит в нашей суетной жизни. – В академии я часто говорю студентам, – хитро улыбается профессор, – «ну-ка, позовите сюда беса!» Зачем? Бес знает догматическое учение лучше всех высоколобых профессоров богословия, вместе взятых. Он не просто верит, что Бог есть – он доподлинно знает, что это так. Но если предложить ему перекреститься и поклониться Христу… глянь, и нет лукавого! – А православные братства – правильная форма общинной жизни? – Как сказать, – пожимает плечами Осипов, – в принципе накоплен богатый и детально описанный в исторических хрониках опыт православных братств: как они создавались, как были устроены, как работали, какую роль сыграли в защите православия. Но сейчас эта форма не очень-то распространена. «Наверху» к ней отношение сдержанное, если не сказать настороженное. В известной мере для этого есть основания: теряя исходную благодать, братства иногда могут вырождаться в секты. В Русской православной церкви по этому поводу в своё время имела место весьма бурная дискуссия. В конечном счёте решили, что братства могут работать только при условии полного подчинения правящему архиерею. Это спорный тезис. Во-первых, епископ может навязать в руководство братства верного себе человека, «пешку»; а, во-вторых, он и сам не вечен, может смениться на посту, а там, кто знает, как сработает пресловутый этот «субъективный фактор»? Раньше в монастырях игумена избирала братия, теперь же их чаще всего назначают, «подсылают»… и смягчения в этой части я не ожидаю. – Инославие вообще наступает широким фронтом! – продолжает профессор. – Взять хоть, к примеру, недавнее выступление митрополита Филарета Минского в Риме. Дословно не помню, но по смыслу сказано буквально следующее: «…Настало время для полного объединения католической и православной церквей. Обе они ждут 8
этого часа». И ещё: «Встреча Папы Римского и Патриарха РПЦ не за горами, и мы уверены, что она будет иметь огромное значение для наших церквей». – Церковь – не птичка в клетке – тихо произносит Алексей Ильич после небольшой паузы. – Она как гармонь: растянется – сколько в ней воздуха, благодати, Духа! Сожмётся – и, кажется, не осталось совсем ничего – но Дух всё же и тут есть, только меньше. Макарий Великий учил, что Церковь – это душа человеческая. Сейчас она оскудевает благодатью, и, похоже, мы с вами становимся свидетелями заключительного периода убывания Церкви. Христос прямо обозначил эту печальную «конечность», задав вопрос: «Когда приду, найду ли веру на земле?». – Как нам быть в этой ситуации? Душу хранить и делать добро в меру сил? – Мы должны оставаться Церковью, Телом Христовым: молиться, исповедоваться, причащаться, жить по заповедям. Пока нас окончательно не вытеснили… Катакомбы, староверство? Чепуха! От кого сейчас нам скрываться? Коллега из МГУ коснулся темы молодёжи: мол, молодые университетские «рационалы», несмотря на соблазны века сего, все же интуитивно тянутся в сторону иррационального, духовного. – Тянутся, да ещё как! – подтвердил Осипов – Недавно меня пригласили в один из университетов Вологды. Ректор выделил полтора часа, но на всякий случай извинился – студентов, мол, скорее всего, придёт немного – от силы человек двадцать. И что же? Зал был полон, в него набилось человек четыреста, стояли в проходах. И долго потом не отпускали…». Духовное оскудение затрагивает прежде всего не внешние формы: они вторичны и производны по отношению к своему источнику – внутреннему, интимному, закрытому от всех состоянию души и духа человека. «Даже в монастырях, – сетует наш собеседник, – теперь трудно спастись. Афонский образец в России нигде до конца не реализован. Лавра ведь, прежде всего, монастырь, место уединения, подвига, молитвы. И что же? Женщины бродят толпами, порой самого фривольного вида, отвлекают монахов от молитвы, заставляя их, бедных, главные свои силы устремлять не на достижение духовных высот, а на борьбу с животными страстями и плотскими соблазнами. Уже и на клиросе женщины поют… А потом, когда иной послушник является за благословением жениться (!), монастырское начальство не желает даже выслушать его. «Кайся, мол, тогда буду с тобой говорить!» …Им самим сначала надо каяться – не молоденького монашка вина, что решил он жениться, а тех, кто не смог или не захотел создать ему нормальных условий в монастырском общежитии». А младостарцы?! Сколько их, лжепророков «последних дней», адептов «пагубного комедиантства», по хлесткому выражению святителя
ПЕРЕПРАВА Игнатия Брянчанинова, объявилось на почве русской беды?! Профессор Осипов считает это явление свидетельством глубокого духовного обмирщения современного российского общества. Любопытно, но в этот день, не сговариваясь, мы коснулись фигуры некоего отца В., слывущего в околоцерковных кругах выдающимся старцем. Так вышло, что незадолго до поездки в лавру по рекомендации знакомых я оказался в городе Б. специально, чтобы встретиться с отцом В. Было раннее, морозное утро. Перед кельей старца в коридоре братского корпуса толпился народ – десятки людей. Было душно. Какие-то паломницы, сменяя друг друга, пели псалмы. Многие из них прибыли издалека, некоторые – с малыми детьми. Вместе с остальными я ждал приёма, продвигаясь к заветной двери сообразно командам пожилого «повелителя очереди» с явно военным прошлым и вахтёрскими замашками. Было уже понятно, что многие, если не большинство из присутствующих, так и не дождутся приема в этот день и останутся ночевать, чтобы завтра снова занять очередь к старцу. (Ох уж эти наши русские очереди и эти неумолимые вахтёры, норовящие «не пущать» даже в стенах святой обители! В томительном ожидании минуло часа два. За окном начало светать. Вдруг, нарушая тишину, к двери кельи отца Б. пробилась молодая женщина с грудным ребёнком на руках. Она была на грани истерики и просила только об одном: немедленно пустить её к старцу. «Вахтёр» принялся урезонивать её, но тут заветная дверь открылась, и вышел сам отец В. Я видел его впервые – в рясе, невысокий, полный, с открытым, благообразным лицом. Я ожидал от него чего угодно: слов утешения, приглашения войти, чего-то ещё в том же духе… но случилось иное. И оно повергло меня в шок. В. принялся жестко отчитывать несчастную женщину, велев ей немедленно покинуть помещёние и предупредив, что никогда больше её не примет! Дальше всё шло, как в тумане. Дождавшись своей очереди, я механически зашёл в келью, мы поговорили с о. В (почти уж и не помню, о чём). Уехал я от него со смешанным чувством стыда и смущения, какое, наверное, бывает всякий раз, когда не понимаешь, что думать и как поступить. Постарался быстрее забыть, стереть из памяти этот случай из памяти. И – надо же! Рассуждая о проблеме «младостарчества» (то есть людях, принимающих на себя вид древних, духоносных старцев, не имея их духовных дарований), Алексей Ильич неожиданно в качестве примера упомянул уже знакомого нам отца В. Однажды к тому пришла женщина, у которой потерялась малолетняя дочь. «Старец» уверенно отправил мать на поиски ребёнка в один из районов Москвы, заявив, что девочка находится там. Однако уже на следующий день – можно представить себе состояние бедной женщины! – ребёнка нашли мёртвым на дне соседского пруда.
Или другая история с тем же «старцем». Лично знакомая нашему профессору супружеская пара приехала на встречу с «прозорливым» отцом В. Первой в келью входит жена. Диалог: – Ну, здравствуй Татьяна, проходи. – Не Татьяна я, Ниной меня зовут. – Давно пьёшь? – Не пью я вовсе, батюшка, ни капли не принимаю спиртного! С самого детства не пью. И так далее, в том же духе. С мужем – тот же конфуз. Настоящие духовидцы своим «духовным оком» прозревают, конечно, неизмеримо больше, чем то, что они сообщают собеседнику. Знание будущего для большинства из нас неполезно и даже опасно: погружая в уныние или радость, оно мешает нам молиться и уповать на волю Божию. В наше время и старцев, равных по силе древним, не осталось. А остались лишь, по словам Алексея Ильича, «старшие, духовно более опытные Отцы», но и они «не вправе командовать, а могут лишь советовать, призывая наставляемого проявлять рассудительность и принимать собственные решения». – Какую роль в вашей жизни сыграл игумен Никон? – спросил я, зная, что профессор длительное время состоял в духовной переписке со старцем. – Да, он мне писал, – подтвердил собеседник, – это он вдохнул в меня жизнь, разомкнул мне уста. Прежде у меня и в мыслях не было проповедовать… Удивительный был человек! С ним одинаково легко было общаться и взрослым, и детям. Силища от него исходила великая. Таких сейчас нет: бывает, встретишь человека – чистый, светлый, святой, но нет в нём подлинной глубины ведения, он… как духовный младенец. Из лавры мы уезжали окрылёнными. Про себя я отметил: усталости никакой. Что же, видно, и на нашу долю досталась частичка той духовной силы, которую когда-то передал Алексею Ильичу преподобный отец Никон. А ему, в свою очередь, тысячи и тысячи подвижников Церкви – от самых истоков, от Христа распятого, от Духа Святого. Я ехал с чувством, будто погрелся у незримого костра. И ещё одно неожиданное чувство: вдруг я ощутил, как своё, одиночество профессора… А ведь и правда, много ли сегодня в России таких самоотверженных миссионеров, питающих живым словом Божиим наше больное общество? Три четверти преподавателей МДА, по словам профессора, в той или иной мере признают себя его учениками, однако «мало, кто из них говорит о духовной жизни, духовной брани. Кто-то вгрызается в догматы, кто-то изучает каноны, кто-то углубляется в историю Церкви….». Каждый из нас уезжал из лавры, чтобы нести свой малый крест. Профессор Осипов остался, чтобы до конца нести свой. Не знаю, как Алексею Ильичу, а нам стало чуточку радостнее и легче: словно мы через него прикоснулись к вечности. 9
рубрика
Французские патриоты:
вся надежда на Россию! Ольга Четверикова
13
июня 2013 года в Москве состоялся круглый стол на тему «Традиционные ценности – будущее европейских народов», на котором впервые в России обсуждалась проблема, вся серьёзность которой у нас ещё не осознана. Речь идёт об угрозе уничтожения самих основ человеческой цивилизации вследствие утверждения антицивилизации нелюдей, опорная база которой уже создана на Западе и которую ускоренными темпами планируют навязать всему человечеству. Именно об этом говорилось в докладах всех членов делегации Франции, представлявших главным образом католические организации, прибывших для участия во встрече и считающих себя французскими патриотами, для которых Россия является историческим союзником. Они
10
задали тон всему обсуждению, будучи единодушны в том, что речь идёт не об отдельных направлениях социальной политики (однополые браки, ювенальная юстиция и пр.), а о глубоко антигуманном по своей сути мировоззрении и вытекающей из него стратегии, направленных на разрушение всего строя человеческих отношений в целях утверждения тотальной власти узкого слоя агрессивно настроенных финансовых элит. Наиболее ярким в этом отношении стал доклад лидера французской неореалистической школы геополитики, доктора юридических наук Эмерика Шопрада, который, сконцентрировавшись на рассмотрении способов утверждения проекта монополярного господства американской финансовой олигархии, выделил геополитическую и информационную сферы противоборства. Он, в частности, сказал: «Геополитическая война, которую западная олигархия ведёт против России и против независимости европейцев, подкрепляется и сопровождается войной идеологической. Вчерашние «цветные» революции в Грузии, на Украине и сегодняшние «Фемен» и «Пусси Райoт» или гомосексуальные браки во Франции – всё это лишь проявления одного и того же явления: союза западного глобализма с анархистским нигилизмом, этой деструктивной идеологией, которая, меняя свои формы на протяжении истории, постоянно атаковала сами основы цивилизации, достоинство личности, семью и национальный суверенитет. Хотя этот анархистский нигилизм представляет собой сверхменьшинство, он контролирует западные СМИ, терроризирует европейский правящий класс и пользуется финансовой поддержкой глобалистских и проамериканских деловых кругов. Перед лицом этой новой формы терроризма и в интересах защиты отстаиваемого нами многополярного сообщества, этого единственного гаранта глобального и справедливого мира, пришло время признать, что на геопо-
рубрика литическую многополярность накладывается новая биполярная идеология. Новая биполярность сталкивает друг с другом, с одной стороны, планетарный тоталитаризм, последовательно разрушающий семью и нацию и низводящий человека до раба-потребителя товаров и сексуальных удовольствий, с другой стороны – народы, преданные их элитами, задавленные натиском массовой миграции в условиях потери суверенитета, которых начинает пробуждать война, идущая против семьи. Будьте осторожны! Сорванный в геополитическом плане, благодаря многополярности, глобалистский проект продвигается за счёт новой революционной идеологии. В этой новой битве те, кто выступает против американской ПРО, господства НАТО и войны против Сирии и Ирана, оказываются в одном лагере с теми, кто против потери суверенитета, замещёния населения, «Фемен», гендерной теории, гомосексуальных «браков» и прочих форм превращения человеческого тела в товар. Патриоты всего мира, ценящие независимость народов как основу нашей цивилизации, обращают свой взор к Москве и с надеждой смотрят, как Россия узаконивает запрет на пропаганду гомосексуализма, на международное усыновление русских детей однополыми парами и на вмешательство нигилистских неправительственных организаций, манипулируемых американскими сетями. Россия стала надеждой мира в борьбе против нового тоталитаризма! Пришло время патриотам всех стран сформировать вокруг России интернационал тех, кто не отказывается от своей человеческой сущности, кто любит свою семью и неприемлет превращение личности в товар!» В том же духе выступали и другие французские участники встречи, все как один подчеркивавшие глубоко антихристианскую сущность современного курса проамериканских западных элит. Они призвали Россию встать на защиту традиционных общечеловеческих ценностей, поскольку видят в ней единственную силу, сохранившую духовный потенциал и способную противостоять сатанинскому проекту уничтожения человеческого рода как такового. Всё это тем более ценно, что говорят это люди, находящиеся в эпицентре борьбы, видящие изнутри всё коварство, лукавство и изощрённость методов господствующего класса и вместе с тем трезво оценивающие поведение тех сил, которые могли бы противостоять надвигающемуся злу. В этом отношении особенно показательна позиция руководства католической церкви, которое демонстрирует свою полную толерантность, окончательно теряя доверие тех, кто ещё сохраняет на Западе верность заповедям Христа. Подтверждается и правильность версии о том, что главной причиной ухода Бенедикта ХVI был ультиматум содомит-
ской мафии, рассматривающей его как препятствие на пути готовящейся либертарианской перестройки Ватикана в целях встраивания католицизма в «новый сексуальный порядок». Однако основы для такой перестройки эта мафия заложила уже при Бенедикте ХVI, и здесь нужно выделить два ключевых момента. Первый связан с принятием Генеральной ассамблей ООН в 2008 году. Декларации относительно прав человека и сексуальной ориентации и гендерной идентичности. Ватикан отозвался на неё своей декларацией, в которой поддержал усилия, направленные на осуждение всех форм насилия в отношении гомосексуалистов, на устранение любой дискриминации и призывающие принять все необходимые меры для прекращения их преследования. Показательно, что Св. престол не дал никакой нравственной оценки этому документу, но обратил внимание только на юридическую сторону, выразившись крайне двусмысленно. Он отметил, что поскольку категории «сексуальная ориентация» и «гендерная идентичность» не признаются или не имеют чёткого определения в международном праве, то их использование в ходе реализации фундаментальных прав станет причиной серьёзной юридической 11
рубрика
12
рубрика неясности, что ослабит способность государств применять новые и уже существующие нормы в области прав человека. «Несмотря на то, – говорится в документе, – что декларация справедливо осуждает все формы насилия против гомосексуалистов и утверждает право на их защиту от этих форм насилия, документ, проанализированный в его полноте, идёт дальше этой цели и напротив, порождает юридическую неопределённость и ставит под вопрос существующие правила в отношении прав человека». Понимайте как хотите. То ли в отношении содомитов надо использовать другие термины, то ли в отношении прав человека надо менять правила. Ватикан, как всегда, продемонстрировал великолепную способность к словесным ухищрениям, и главное было сделано – декларация в целом была одобрена. Следующий важный момент связан с вопросом об однополых браках. Тут главную ставку содомская мафия сделала на архиепископа Винченцо Палья, председателя Понтификального совета по делам семьи, назначение которого с большой радостью приветствовал итальянский «Великий Восток», заявивший, в частности, что Палья «является светом надежды для тех, кто ещё не забыл великую реформаторскую эпоху Второго Ватиканского собора». В то время, как Бенедикт ХVI не переставал выступать против «брака для всех», Палья начал делать осторожные шаги в сторону признания однополых пар, используя обтекаемые и противоречивые формулировки, дающие дополнительные аргументы защитникам прав извращенцев. 4 февраля 2013 года, поддержав французских католиков в их борьбе против однополых браков, «которые ставят общество на край пропасти», он в то же время признал, что существуют «различные формы семейных союзов». Более того, заявив, что необходимо бороться за снятие наказания за гомосексуализм, он подчеркнул: «Есть индивидуальные права, которые должны быть гарантированы. Надо искать решение в частном праве, в сфере имущественных прав. Я думаю, что этим должна спокойно заняться политика. Некоторые не хотят ничего менять. Я же думаю, что необходимо найти новые пути, чтобы прийти к решению». Показательно, что лидер итальянского содомитского сообщества Франко Гриллини крайне позитивно оценил это высказывание, заявив, что «впервые прелат признал права гейских пар, а также что гомосексуалисты преследуются по всему миру». Позиция главы Понтификального совета по делам семьи, не встретившая никакого осуждения со стороны понтифика, явила собой беспримерный разрыв с учением Церкви и с той позицией самого Ватикана, которую он огласил ещё на Каирской конференции 1994
года. указав, что понятие «пара» означает союз мужчины и женщины. Выступив против наказания за гомосексуализм и за признание различных форм союзов, руководство Ватикана продемонстрировало, что оно не считает содомизм смертным грехом, а это значит, что спасение души не является его главной заботой. Это нельзя оценить никак иначе, как апостасийный акт, означающий открытый переход на позиции тоталитарного либертарианского меньшинства. Бенедикт ХVI не только не дал свою оценку этой позиции, он вынужден был отречься от престола – это произошло как раз через неделю после выступления архиепископа Палья. Так случилась первая тихая «гомосексуальная революция» в Ватикане, которую мало кто заметил, но которая расчистила путь для прихода к власти ордена иезуитов во главе с «папой нищих» Франциском. Как известно, иезуиты никогда не действуют открыто и радикально, они придерживаются тактики малых шагов. Именно так и действует Франциск. Выждав нужное время, он наконец осторожно приступил к раскручиванию центральной темы. 11 июня прогрессистский католический сайт Reflexión y Liberación сообщил, что во время встречи с представителями Латиноамериканской и карибской религиозной конфедерации папа признал: существуют трудности с реформированием Римской курии, поскольку внутри неё действует «коррупционное течение». «Говорят о “гей-лобби”, – сказал папа, – и это правда, оно существует. Посмотрим, что можно сделать». Хороший вывод главы Церкви из констатации того факта, что в её руководстве сидят содомиты. По сути это означает, что понтифик совершил ещё один революционный шаг. До него никто из пап не смел открыто говорить об этом явлении в курии. И Франциск сделал это вроде бы не официально, а «в приватной беседе», как указал глава пресс-службы Ватикана иезуит Фредерико Ломбарди, не давший никаких комментариев. Но задача выполнена: папа дал понять, что Св. престолом управляют извращенцы (отсюда трудности в реформировании), он перешёл на их язык и терминологию (не содомиты, а «геи») и, наконец, он выразил своё к ним нейтральное отношение (будем думать). Шлюзы открыты, и теперь вся политика церковного руководства должна осуществляться с оглядкой на тот определяющий фактор, что содомиты правят бал. Хотя наши французские коллеги на круглом столе не касались вопроса о политике Ватикана, было ясно, что они не видят в нём опоры в своей тяжкой борьбе, которая призвана мобилизовать всех честных и порядочных людей, стремящихся сохранить в себе образ и подобие Божие. Надежда только на Россию, хранящую веру православную! 13
ИНДЕКС БЛАГОРОДСТВА
Природный
царь Московский… Наш собеседник – историк и писатель Александр Васькин, исследователь нашей Первопрестольной столицы. – Какую роль сыграла Москва – город, давший название царству – в событиях четырехсотлетней давности? – А.В.: 1613 год стал не только началом царствования новой российской династии. Значение сего факта гораздо более весомо и выходит за рамки конкретного исторического периода, являясь поворотной точкой всей ИСТОРИИ нашей страны. По сути, Романовы стали первой истинно московской династией. Ведь не будем забывать, что князь Рюрик Новгородский, потомки которого правили на Руси с 862 года, был фигурой загадочной, легендарной. Точное место его рождения неизвестно. Чего не скажешь о Романовых – даже не та или иная усадьба или обитель, а сама древняя Москва была их родовой вотчиной. В Первопрестольной родились и первый царь из династии Романовых – Михаил Фёдорович, и его сын Алексей Михайлович, и его венценосные внуки – Софья, Фёдор, Иван, Пётр... Коренные москвичи. Призвание боярского рода Романовых на царство в противовес тем, кто в 1613 году вновь было пытался посадить на кремлёвский трон варягов, означало окончательное самоопределение различных элит российской власти, продемонстрировавших свою решимость поступиться личными местническими интересами ради прекращения кровопролитной смуты и окончательного «собирания» страны. Речь шла о спасении государства. Можно только представить, какой тяжелейший груз лёг на плечи шестнадцатилетнего Михаила Романова, наделённого в 1613 году не только атрибутами царской власти (среди которых были и шапка Мономаха, и держава со скипетром), но и взвалившего на себя огромную ответственность ради возрождения разоренной страны. Имелось и ещё одно важнейшее обстоятельство: первые шаги юного царя должны были восстановить доверие к московской власти, утраченное за годы Смутного времени, когда один за другим предъявляли претензии на власть самозванцы всех мастей – Лжедмитрий I, II, III… – Нужно было поднимать авторитет власти – без него и самые крепкие царства разваливались… 14
– А.В.: В том далёком 1613 году Михаилу Романову предстояло стать главой династии, которой суждено было разделять и властвовать на протяжении последующих трёх столетий. Немало побед и поражений пережила Россия под царской короной Романовых. Но эти три века превратили Московское царство в Российскую империю – мощную державу с самой большой территорией в мире, способную взять под защиту не только собственное население, но и братские славянские народы. А к 1913 году Россия стала мощной и влиятельной экономической державой. – А что же Москва? Какую роль сыграл «коренной России град» в этой истории? – А.В.: Москва впитала в себя саму суть государствообразующих процессов романовского царствования, пожертвовав своим столичным призванием ради прогрессивного развития страны. Судьбоносные вехи создания Российской империи отражались на Москве незамедлительно и чрезвычайно сильно. Так, реформы Петра Великого привели к тому, что на берегах Невы возник новый город, провозглашённый столицей империи. Но даже перенос столицы в Санкт-Петербург не разорвал кровной связи Романовых с Москвою. Эта связь стала ещё более крепкой, приобретя метафизический характер. Не Санкт-Петербург, а Москва была настоящим сердцем империи, которое неоднократно пытались поразить недруги и враги России (недаром именно на Москву двинул свою армию Наполеон). – Есть ли в современном мегаполисе пространство Москвы 1613 года? Наверное, в Кремле сохранилась отчасти атмосфера того Венчания на царство... – А.В.: Кремль кровно связан с царской династией Романовых. И если Успенский собор символизирует канун царствования, то Архангельский станет местом их последнего упокоения, вплоть до Петра II (все последующие после него самодержцы найдут свое последнее пристанище в соборе Петропавловской крепости). В феврале 1613 года в Успенском соборе Кремля начался Земский собор – можно сказать, что начало трёхсотлетнему правлению династии Романовых было положено именно в этом древнем православном храме, находящемся в самом сердце Москвы. Белокаменный собор
ИНДЕКС БЛАГОРОДСТВА был возведён итальянским зодчим Аристотелем Фиораванти в 1475—1479 годах при Иване III. На сегодняшний день Успенский собор является старейшим московским зданием, пережившим многочисленные пожары Первопрестольной (и даже 1812 год). А на тот момент Успенский собор был ещё и самым большим зданием, способным вместить в себя всех участников собора. Число приехавших в Москву делегатов из всех городов и весей России до сих пор служит предметом спора – называются цифры и в 800, и 1000, и даже 1500 человек. Представители самых разных земель и сословий разорённой смутой страны собирались на собор долго, сроки его начала неоднократно переносились. Главные события восхождения Романовых на трон произошли на Красной площади – здесь у Спасских ворот древнего Кремля, в мае 1613 года одолевший Смуту русский люд встречал крестным ходом юного царя Михаила Романова. А 11 июля 1613 года (именно на эту дату указывает Соловьёв) удобный и правым, и левым, боярский сын Михаил Романов был венчан на царство в Успенском соборе. А родился первый царь из династии Романовых неподалёку от Кремля в родовом гнезде семьи – боярской усадьбе в Зарядье, или «За рядами», как говорили в Москве. Сегодня от усадьбы остались лишь белокаменные палаты на Варварке (дом № 10) – разумеется, перестроенные и реконструированные, но сохранившие дух старомосковского уклада. Когда-то, в конце XV века усадьба принадлежала деду Михаила Романова – боярину Никите Романову. Обширный боярский двор попал даже на карту Москвы 1613 года. – Как происходило венчание на царство Михаила Фёдоровича? – А.В.: Об этом лучше всего спросить у непосредственного участника событий – Авраамия Палицына: «Возведен же бысть благородный благовeрный от Бога избранный и Богом дарованный великий князь Михаил Феодоровичь всея Русии самодержець на великий и превысочайший царьский его престол Московского государьства и многих государств Росийскиа державы во вселенстей велицей церкви Пресвятыя Владычица нашея Богородица и Приснодeвы Мариа, честнаго и славнаго Ея Успениа (имеется в виду Успенский собор. – А.В.); вeнчан бысть рукою пресвященнаго Кир Ефрeма, Божиею милостию митрополита Казаньскаго и Свиязскаго, в лeто 7121-е (1613 год. – А.В.). И сeде Богом дарованный благовeрный и благородный, прежде рождениа его от Бога избранный и из чрева матерня помазанный великий государь царь и великий князь Михаил Фёдоровичь всея великиа Росиа самодержец на
своем на царьском столe Московского государьства, восприим скипетр Росийскиа державы многих государьств». Обратите внимание на эти слова современника: «Богом дарованный благоверный и благородный». Они значат не меньше, чем передающиеся от царя к царю символы самодержавной власти. – Как сочеталось царское и церковное при дворе, в государстве и в Москве в те годы? – А.В.: Оно не то что сочеталось, а было крепко переплетено. Без Церкви не было государства, и наоборот. Характерным примером здесь является Новоспасский монастырь. Эта старинная обитель на берегу Москва-реки занимает в истории дома Романовых своё особое место, недаром столько внимания уделял Михаил Фёдорович обустройству и обороне монастыря. Так, в 1640 году за счёт казны вместо деревянного частокола обитель окружили мощной крепостной стеной с башнями-бойницами. Церковное строительство вообще было составной частью государственной политики первых царей династии. Тщанием Михаила Фёдоровича к 1645 году был возведён и СпасоПреображенский собор, где уже при Алексее Михайловиче совершал богослужения архимандрит Никон – будущий патриарх-реформатор, во многом повинный в трагедии Раскола. В то время между Никоном и Алексеем Михайловичем не было противоречий относительно перспектив развития Русской православной церкви. Более того, сам собор, строгая простота его пятикупольного образа, перекликающаяся с образами кремлёвских храмов – символов романовского царствования, вполне отвечал взглядам Никона, противника всякого рода «обмирщения». Никон не просто пользовался личным доверием Алексея Михайловича – он был назначен служить наместником Новоспасского монастыря по царской просьбе. И у Михаила Фёдоровича, и его сына было основание заботиться и о защите монастыря, и о его развитии – здесь, в подклете СпасоПреображенского собора с давних пор находилось захоронение старинного боярского рода Романовых. Правда, тогда они ещё носили другие фамилии. Неудивителен тот пиетет, с которым Михаил Фёдорович относился к монастырю. Он часто бывал здесь, как и его сын Алексей Михайлович, участвуя в молебнах на могилах своих предков. Монастырь точно расцвёл при первых Романовых. Летопись свидетельствует: «1633 ода января 23 день. Ходил Государь к Спасу на Новое к вечерней панихиде. А на Государе было платья: шуба санная, сукно темно-вишнево; зипун комнатной, шапка, сукно вишнево с тафтяными петли; да в запас отпущено: стул сафьяной, подно15
ИНДЕКС БЛАГОРОДСТВА жье теплое меньшое, кабеняк лундыш вишнев, три суконца кровельных». А вот интереснейшее свидетельство от 6 августа 1662 года: «Обедни государь (Алексей Михайлович – А.В.) слушал у праздника Преображения Спасова Нового монастыря. А на Государе было платья; ферезия, сукно скорлат червчет, с широким кружевом, холодная; ферези, атлас бел, испод соболий, зипун без обнизи, шапка, бархат двоеморх шафранного цвета с большими запоны». Исторические источники отмечают, что особенно часто – каждую неделю! – приезжал в монастырь царь Фёдор Алексеевич. Это случилось после погребения здесь его тетки Ирины Михайловны. Царь, следуя примеру деда и отца, щедро раздавал милостыню монастырской братии. Видели в Новоспасском и царей-братьев Ивана и Петра. А в 1716 году Петр I, выражая особое своё отношение к монастырю, велел отлить для него большой колокол. А ведь в это время Россия воевала со Швецией, и согласно указу императора церковные колокола переливали в пушки! Но чем меньше романовской крови было в каждом следующем монархе, тем реже они посещали могилы предков. Последней, кто привечала монастырь, была Елизавета Петровна. А уж при Екатерине II ни о каком особом отношении к Новоспасскому не было и речи – зов предков манил её совершенно в иные края. Считаные разы бывали здесь Александр I и Николай I. 1812 год огненным ураганом прошёлся по обители – многие гробницы Романовых были утрачены, осталось чуть больше тридцати. Восстановить родовую усыпальницу решил Александр II в 1857 году, в результате чего гробницы были отделаны белым камнем. Последним из Романовых, чей прах нашёл пристанище в родовой усыпальнице в 1995 году, стал великий князь Сергей Александрович, погибший от бомбы террориста Ивана Каляева 4 февраля 1905 года. – Насколько искренней и глубокой Вам видится религиозность тогдашних царей? Что это – в большей степени веление сердца или политический антураж? – А.В.: Первые цари из династии Романовых были на редкость набожными людьми. Недаром, избрание Михаила Фёдоровича на русский престол произошло «по Божьей воле». Вера в Бога воплощалась у Романовых в том числе и в строительстве Русской православной церкви – основании храмов и монастырей, в щедром жертвовании богатых даров и вкладов на развитие церковной жизни. Одним из самых известных, возникших таким образом монастырей является Страстной, стоявший ранее на одноимённой площади, известной ныне как Пушкинская. 16
История возникновения Страстного монастыря такова. Однажды до Михаила Фёдоровича дошла весть о чудотворной иконе Божией Матери Страстной, приносящей выздоровление и исцеление от тяжёлых недугов. Царь захотел самолично увидеть чудотворный образ. И 13 августа 1641 года икону «греческого письма, два аршина длиной и шириной» торжественно принесли в Москву. У Тверских ворот Белого города образ встречали празднично и, как говорится, всем миром: сам царь, его сын и наследник Алексей и патриарх Иосиф, а также «другие официальные лица», т.е. тьма народу. А посему с тех пор 13 августа по старому стилю считается днём прославления Страстной иконы Божией Матери. Происхождение этого большого церковного праздника связано со Страстной площадью. Иконография Страстной Богоматери относится ещё к XII веку. Особенностью именно такого изображения Богоматери является изображение Богомладенца Христа, который держит обеими ручками большой палец правой руки Богоматери и, обернувшись, взирает на орудия Страстей в руках ангелов. В церковнославянском языке слово «страсти» означает «страдания», «мучения». Внимание царя к чудотворной иконе можно объяснить его естественным желанием излечиться от нездоровья. Человек он был болезненный. И без того слабый духом, испытывал он и частые физические страдания. Быстро утомляли его и езда, и ходьба, и даже долгое сидение на троне. К тому же иностранные лекари нашли у царя признаки водянки. Первая жена его умерла вскоре после свадьбы, а из трёх сыновей от второго брака выжил лишь один. Всё это тяжёлым спудом давило на тонкую и впечатлительную натуру Михаила Фёдоровича. Неудивительно, что в том же 1641 году на месте встречи иконы у Тверских ворот Белого города царь «повел возградити церковь камену во имя Пресвятыя нашея Богородицы». В этой церкви и должна была помещаться чудотворная икона, на которою так уповал государь Всея Руси. Но возрадоваться новому храму он не успел, скончавшись в 1645 году. Закончилось строительство церкви уже при следующем самодержце – Алексее Михайловиче, словно по недоразумению оставшемуся в русской истории Тишайшим. И вправду, чего только при нём не случилось: война, смута, соляной и медный бунты, восстание Степана Разина, церковный раскол и многое другое, кровь непрекращавшимся потоком лилась три десятка лет. Но тишайшим был его характер, а не правление. Такого доброго и мягкого царя подданные ещё не видели. Да и опытные, много чего повидавшие на Руси, заморские посланцы отмечали: какой странный
ИНДЕКС БЛАГОРОДСТВА царь у русских – при своей безграничной власти над народом, привыкшим к рабству, не посягнул ни на чьё имущество, ни на чью жизнь, ни на чью честь – сказал, как отмерил, австрийский посол Мейерберг. Образцом набожности назвал Василий Ключевский царя Алексея Михайловича, которому по наследству перешла не только шапка Мономаха, но и благоговение перед иконой Страстной Богоматери. – Даже Ключевский – этот едкий критик политического лицемерия? – А.В.: Такова уж историческая правда… С любым иноком Алексей Михайлович мог потягаться в искусстве молиться и поститься: в постные недели он ел один раз в день, и притом капусту, грузди да ягоды. А в иные дни и вовсе и не пил, и не ел. По шесть часов кряду стоял он в церкви, отмеривая по полторы тысячи земных поклонов. «Это был истовый древнерусский богомолец, стройно и цельно соединявший в подвиге душевного спасения труд телесный с напряжением религиозного чувства», оценивает его Ключевский. Отмеченное в книге «Выходы государей, царей и великих князей Михаила Фёдоровича, Алексея Михайловича и Фёдора Алексеевича» посещёние новым самодержцем только что отстроенной церкви («в 1646 году, 25 октября был крестный ход в церковь Страстной Богоматери») позволяет с большой вероятностью предположить, что именно в этот день храм и был освящён. В дальнейшем царь Алексей Михайлович неоднократно бывал на Страстной площади, приходя в церковь, как правило, на праздник Страстной иконы Божией Матери. А в 1651 году здесь же, на площади состоялась торжественная встреча царём Алексеем Михайловичем, патриархом Иосифом и боярством принёсенных из Старицкого монастыря останков святейшего Иова, Патриарха Московского в 1589–1605 гг. Патриарх Иов, не признавший Лжедмитрия I царём, был лишен самозванцем сана и сослан им в Старицу, где и скончался в 1607 году. Царь Алексей Михайлович пожелал воздать сверженному патриарху посмертные почести, перезахоронив его в Успенском соборе Кремля. А вскоре после этого благочестивый царь повелел основать у Тверских ворот Белого города «монастырь девичий во имя Страстной Божией Матери». Сосредоточием монастырской жизни стал не храм, а уже собор Страстной иконы Божией Матери. – Какие обычаи, приметы, идеологемы Московской Руси остались актуальными и в последующей истории нашей страны? Что особенно остро воспринимается сегодня?
– А.В.: Я бы назвал такую идеологему событий четырёхсотлетней давности, как «природность» первого царя из династии Романовых. Ведь не будем забывать, что, когда участники Земского собора приехали в Ипатьевский монастырь, он и его мать инокиня Марфа принялись отказываться от такой чести, заявив послам, что Михаил Фёдорович царём быть не хочет. По словам Соловьёва, мать будущего царя объяснила: «Сын мой в несовершенных летах, и люди Московского государства измалодушествовались, прежним государям – царю Борису, Лжедимитрию и Василию Шуйскому присягали и потом изменили; кроме того, Московское государство разорено вконец: прежних сокровищ царских нет, земли розданы, служилые люди обеднели; и будущему царю чем служилых людей жаловать, свой двор содержать и как против недругов стоять? Наконец, митрополит Филарет в плену у польского короля, который, узнавши об избрании сына, отомстит за это на отце». В ответ на это послы успокоили, заявив, что «избран Михаил по Божьей воле, а три прежних государя садились на престол по своему желанию, неправо, отчего во всех людях Московского государства была рознь и междоусобие; теперь же русские люди наказались все и пришли в соединение во всех городах. Послы долго упрашивали Михаила и мать его, грозили, что в случае отказа Бог взыщет на нём окончательное разорение государства; наконец Марфа Ивановна благословила сына принять престол», писал Соловьёв. Особо отметим в этих словах историка саму суть событий, сделавшую их судьбоносными: Михаил Фёдорович был избран на царский престол, а его предшественники сами занимали его. А теперь задумайтесь: разве мало было у нас в истории царей, вождей, президентов, занимавших трон по своей воле, а не по высшей? Итак, Михаилу Фёдоровичу Романову суждено было стать, как говорили тогда, первым избранным «природным царём». И как бы ни упрекали его сторонников в применении так распространённых сегодня административных технологий (а технологии эти активно применялись во все времена), главным итогом исторических заседаний в Успенском соборе стало официальное прекращение Смуты и долгожданное начало мирного, поступательного развития страны (хотя до мира было ещё далеко – шла война с Польшей и Швецией). Это-то «природности» и не хватало Романовым следующих поколений. Ведь последним представителем мужской ветви рода Романовых был Пётр III, убиенный в 1762 году фаворитами своей жены Софии Августы Фредерики Анхальт-Цербстской. Недаром именно Петром III и провозглашал себя Емельян Пугачёв, что нашло весьма живой отклик в народе. Эту «природность» мы до сих пор ищем и в нынешних наших руководителях. 17
НА ЗЛОБУ ДНЯ
Кому выгодна
с у иц и д ал ь н а я
школьная реформа? Арсений Замостьянов
П
рошумела череда скандалов (не первая и не последняя!) вокруг школьной программы по литературе и по истории, направленной на искоренение классических ценностей, которые в нашей стране несколько веков объединяли поколения… Ответный огонь – по Министерству и Академии образования, по авторам головотяпских программ – необходим. Просвещёние не должно сдавать позиции – тут уж нужно бороться за каждый пригорок. Но удаётся ли нам прицельно бить по штабам? Сумеем ли найти в кощеевом яйце и сломать иголку, в которой таится проклятие? В ответ на критику новейшей программы по литературе один из авторов заявил: да это всего лишь эксперимент! Не волнуйтесь! Всё это будет реализовано повсеместно только в 2020-м или 2025 году… Кого-то эти заклинания, возможно, успокоили, а меня ещё сильнее встревожили. Для нас русская культура – не транзитный перевалочный пункт, а Родина останется Родиной и в 2025-м, и в 2125-м. В том-то и беда, что парадами у нас нынче командуют почётные пассажиры запасных аэродромов. Эдакие наёмные легионеры, которые чувствуют свою ответственность в лучшем случае в границах годового контракта. Для просвещёния такой подход убийствен. Оказывается, экспериментаторы уже разработали подробную «дорожную карту» реформы на много лет вперёд. Ради сегодняшнего барыша без колебаний поставили под удар будущее. И даже не сомневаются в реализации этой программы, как бы ни менялись хозяева министерских кабинетов! У наших педагогических авгуров, как у партии власти – всё запланировано до двадцатых годов. А там, как в анекдоте Ходжи Насреддина, – или литература помрёт, или авгуры. А тенденция такая: никакого почтения к классике, никакого благоговения. Классику мы, видите ли, творим сами, что в твоём Сколково. Властвуют над творцами школьной реформы всё те же законы коррупции и разложения, которые работают в Сколково и на олимпийских объектах. Та же стратегия имитационного развития. 18
У школьной реформы две цели: нивелировать пытливость русского ума, заменив установку на основательные знания верхоглядством, и окончательно закрепить социальное расслоение – на феодальный манер. Как там говорил генерал Крутицкий у А.Н. Островского, которого толком не изучают в школе? «Для дворян трагедии Озерова, для простого народа продажу сбитня дозволить». Раньше школу считали храмом зна-
ний, а теперь говорят об образовательных услугах. Сервис – и точка. Уровень бесплатных услуг наверняка будет сиротским – особенно если Ближний Восток успокоится, и цены на нефть войдут в мирное русло. А за сносное образование будьте любезны платить. Буржуазные учёные питают иллюзии, что эдак мы получим элитарное платное образование высокого уровня. Думаю, в ХХI веке столь замшелый подход просто не сработает. При нынешнем развитии техники обществу необходимы миллионы инженеров высокого уровня, десятки миллионов рабочих с инженерным кругозором. Необходимо многомиллионное общество солидарных трудящихся. Коммерческое образование этой задачи не решит. Вырастить дееспособную «элиту» в спецпитомниках не получится – мы просто в очередной
НА ЗЛОБУ ДНЯ раз опустим образовательную планку для всех – и для платников, и для бедолаг. Коммерция развращает школу с ног до головы. Стоит хотя бы частично отказаться от бесплатного всеобщего образования – и всё рухнет. Если не хотим проиграть, придётся возрождать социалистический фундамент системы народного Просвещёния. Вспомним советский опыт: до Октября в России насчитывалось 290 тысяч специалистов, к середине 1970-х их в СССР было 35 миллионов. Даже у непримиримых врагов уровень массового образования в СССР вызывал уважение. Сегодня нам необходим схожий рывок, но его не удастся совершить
существованию русской классики – в литературе, в живописи, в музыке. Пушкин и Толстой мешают поработить сознание, мешают русским людям перейти на заграничную пищу для умов, на литературный макдоналдс. Вот и «решили самураи перейти границу у реки». Политическая система, сложившаяся после 1991 года, блестяще справляется с единственной задачей: она стимулирует деградацию. Стимулирует материально и морально. Делается всё для того чтобы человек не вздумал хорошо работать, чтобы не помыслил о самосовершенствовании. Столоначальники из Министерства образования и Российской академии образова-
в условиях всевластия коммерции. Невозможно отделить успешное массовое просвещёние от социализма. Только народное государство способно поставить и решить задачу массового просвещёния: у ростовщиков и корпораций попросту иные интересы… Они-то и стали заказчиками разрушительной реформы.
ния давно поняли: самое выгодное в «научной» работе – это болтовня о реформах и уничтожение всего здорового. У разрушителей отличные шансы на победу в любом конкурсе, в любом, как сейчас говорят, «тендере». Методисты новой марки заинтересованы в том, чтобы работать хуже, потому что это оплачивается лучше. Таков порочный круг, удушающий нашу школу… Ведь на уровне заявок, тестов, отчётов, графиков всё благопристойно. Мы теперь все мастера позиционировать свой труд и обосновывать инновации, а в результате школьники не отличат Толстого от Пушкина даже по причёске. Наша школа пребывает в состоянии торжества показухи и коррупции. Я понимаю, что в современных условиях укротить коррупцию невоз-
Почему именно литература? В нашей стране в последние годы, к несчастью, нет более влиятельного лобби, чем партия разрушителей. Им сложно примириться с существованием отечественной культуры, промышленности, науки. Всё, что отличает свободный народ от порабощённого, – невыносимо для них. С особой ненавистью они относятся к идее всеобщего бесплатного среднего образования и к
19
НА ЗЛОБУ ДНЯ
можно – так давайте хотя бы показуху прищучим! Пускай продолжаются игрища с бюджетами, но при этом чтобы примоднённый фасад не принимали за суть образования! А суть его – если говорить о литературе – в сохранении традиции. У авторов программы получается, что русская классика – лишь несколько остановок на маршруте нашего паровоза, а потом пошли другие станции, и мы уехали далеко вперёд… Но русская классическая литература – по крайней мере от Пушкина до Чехова – это чудо, которое повторится у нас не раньше, чем в Афинах появится новая троица трагиков. Только так следует относиться к нашему классическому наследию, если вы не эксцентрик, а государственный человек, если от ваших шалостей зависит жизнь тысяч людей. Но ответственность за будущее не свойственна нашим менеджерам, их задача – быстро урвать, чтобы потом готовиться к новому прыжку за добычей. Это не сеятели, а мародёры. Сегодня в отношении к литературе не инновации нужны, а оборона, защита бастионов грамотности! Защита в данном случае – не топтание на месте, а необходимое служение. Вдумаемся: сравнение современной российской школьной модернизации с планами Гитлера стало банальным, оно кочует из статьи в статью, из разговора в разговор. Мы видим: в чертежах реформаторов – образовательная машина по формированию невежественного человека. 20
Цель новой массовой школы – формирование роботов с простейшими инстинктами вместо интеллектуальной оснастки. Ни литературы, ни русского языка в старших классах нам вообще не сулят – только аморфный и сумбурный предмет (дисциплиной это варево назвать невозможно!), который должен стать промежуточным финишем на пути к поголовной безграмотности. По иронии судьбы этот предмет планируют назвать громким словом «словесность». Очередная имитационная декорация! Мы наконец-то разглядели краешек будущей учебной реальности, которую уготовили нам модернизаторы образования. По признанию разработчиков программы, вместо знаний футуристическая школа будет давать «самоидентификацию в очень быстро меняющемся мире». То есть применительно к литературе перед нами мелькают писатели, интервью, премии – и нужно приноровить школьника к этой актуальной информации. Чтобы он мог, как Хлестаков, поддержать разговор о литературных новинках. Вместо знаний следует давать ощущение нахватанности. Если раньше перед школьным курсом литературы стояли расплывчатые задачи, то сегодня всё свелось к одной неколебимой линии – кормить пятьсот столоначальников из РАО и других подобных департаментов. Такова отныне единственная миссия литературы в школе, благородная до оторопи. Вот и выходит, что казусы Кукоцкого и опусы Гладилина ничем не хуже Достоевского или Чехова. Потому что все они – всего лишь оптиченные пункты в табели разработчиков программы. Мы же давненько поняли, что авторы реформы – бюрократы по призванию. Это в прежние времена к разработке школьных программ имели отношение Лотман, Колмогоров, Кабалевский, Ландау – учёные, которым было что терять: честь, репутацию, всеобщее уважение. Что ж, если шагать в ногу с веком, давайте изучать историю литературы по Улицкой, а историю русской военной мысли – по Сердюкову! Он ведь – ярчайший современный полководец и реформатор армии. Классика оживает А классическое наследие не устаревает, не ржавеет. Немало насущных предвидений остаётся за бортом школьной программы. Уже в XVIII веке изучение изящной словесности было фундаментом просвещёния. Ломоносов и Державин открыли для русских людей красоту родного языка. XIX столетие – век Пушкина и Толстого – придаёт русской культуре характер литературоцентричности. Что это означает? Да просто русская поэзия и проза в те годы достигли такого совершенства, что у литераторов учились все – и художники, и актёры, и физики. Плодотворным было и взаимное влияние литературы и Церкви, богословия. Вспомним хотя
НА ЗЛОБУ ДНЯ бы о трудах митрополита Филарета (Дроздова). И в ХХ веке в советской школе литературу преподавали фундаментально, с большой любовью, даже – с благоговением к классике. Собственно говоря, феномен русской классики в восприятии миллионов сложился в 1930-е годы. Это – наше сокровище. Если сбережём его – оно не раз нас выручит. Уроки русской литературы с годами становятся всё актуальнее. Скажем, Александр Николаевич Островский и Алексей Максимович Горький… Современным школьникам легче понять их, чем советским школьникам 1970-х – 1980-х… Купеческие страдания вокруг золотых приисков и наследства стали для нас яснее. Мы читали «На дне», как повествование экзотическое, из прошлой канувшей жизни, в которой существовал слой бездомных неприкаянных бродяг. Но вот замминистра внутренних дел Игорь Зубов заявил, что в России насчитывается до 450 000 несовершеннолетних проституток. Кого же при этом читать – Улицкую, Эппеля или всё-таки Горького? «На дне» снова становится энциклопедией русской жизни. Конечно, писатель этому не обрадовался бы, но такова правда жизни. А Лука? Он был для нас загадкой. Вряд ли мы могли оценить опасность его убаюкивающих идей. Сегодня стоит только включить телевизор – и вот он во всей красе перед нами, говорливый Лука. Много развелось таких провокаторов-поводырей. Впрочем, возможен и другой взгляд на многомерного горьковского героя. Это – повод для спора, для столкновения мнений, столь плодотворного на уроке. Но у выбивателей грантов другие задачи… «Каждый день над рабочей слободкой, в дымном, масляном воздухе, дрожал и ревел фабричный гудок, и, послушные зову, из маленьких серых домов выбегали на улицу, точно испуганные тараканы, угрюмые люди, не успевшие освежить сном свои мускулы. В холодном сумраке они шли по немощёной улице к высоким каменным клеткам фабрики; она с равнодушной уверенностью ждала их, освещая грязную дорогу десятками жирных квадратных глаз. Грязь чмокала под ногами» – так начинается роман «Мать», изъятый из школьной программы. Эти образы Горького стали ближе к нам – и, конечно, пропали из учебников и хрестоматий. Потому что в расширенном пакете стандарта вроде бы много всякого, но недосчитываемся мы почему-то именно тех произведений, в которых есть ненависть к ростовщикам, к молоху делячества. Я пофамильно могу назвать нескольких московских старшеклассников, которые не изучали в школе «Муму»! Этот шедевр, истинный шедевр Тургенева, наверное, прочно записан в неблагонадёжные. Там нет ненависти к «черни» и прославления барыни, а нынешних хозяев жизни это не устраивает. Господа из РАО,
конечно, скажут, что где-то в дебрях стандарта указана и повесть «Муму». Но не лукавство ли это, если фактически повесть выпала из программы! Если в реальности её не изучают, кто за это ответит? Если РАО отвечать не хочет – нужна ли нам такая академия? Доверяем ли мы ей наше будущее? Впрочем, многие учёные и подразделения Академии образования работают достойно, плодотворно – говорю об этом без тени иронии. Разработана, подготовлена необходимая миллионам программа школьного изучения основ православной культуры. Это тоже – РАО. Но вокруг программы по литературе крутятся искоренители, присвоившие авторитет академии. Если мы готовим общество не к суицидальным и не к эмиграционным рубежам, нужно возвращаться к русской классической литературе к ежедневным урокам литературы и русского языка в старших классах школы. Особое внимание следует уделять истории русской литературы от Пушкина до Горького – ведь это истинное чудо мировой культуры. А если чиновники из правительства или столоначальники из РАО предлагают брать со школьников и их родителей деньги за учёбу – у меня встречное предложение. Давайте взимать плату с министров и действительных членов РАО – в размере их нынешней зарплаты. Рынок – так уж рынок. А что их беречь? Чай не племенные быки. 21
НОВОЕ ПОКОЛЕНИЕ
Пред ликом
Сергия Радонежского Арсений Замостьянов
В Московском центре образования «Марьино» В эту школу я приехал на суворовский праздник. На московской окраине, в спальном районе, неравнодушные люди создали городок детства, крепость знаний. Школа-комбинат, школа-комплекс – сегодня таких удельных княжеств в Москве немало, и мы относимся к ним настороженно. Но Марьинский центр был первым – и расцвёл он в годы всеобщего разорения и безденежья, между переворотом и кризисом. Всё вокруг разворовывали, а директор Валентина Ефимовна Ипатова думала о садах, музеях и хорах… Суворовская викторина прошла в два потока, но на одном дыхании. Особенно порадовали младшие конкурсанты, четвероклассники. У меня даже вырвалось: «Это мы ещё первоклассников не видели!». Ребята бойко и посуворовски азартно отвечали на не самые простые вопросы. Значит, не только слыхали, но и читали о Суворове! В школе действует суворовский кружок, ведёт его Александр Львович Кононенко – и во многих ответах чувствовалась «его школа». В селе Кистыш, на Суздальской земле, идёт восстановление церкви Св. Василия Великого – храма, построенного Суворовым в родовом имении, в память об отце. Александр Львович много сил посвящает восстановлению этого храма. И ребята в деталях знают историю суворовской церкви. Они наперебой продолжали суворовские цитаты – меткие афоризмы, не исчезнувшие из русской речи. «Тяжело в учении – легко в бою», «За одного битого двух небитых дают», «Смелость города берёт», «Побеждай не числом, а умением» – и так далее. Щедр был Александр Васильевич на меткое словцо. Есть надежда, что современным подросткам откроется высокая мудрость Суворова, его ума и души. Понимание пословиц и крылатых выражений – пожалуй, ключевой признак человека, которому не чужд живой русский язык, а не смесь тарабарского с компьютерным английским. 22
Это общеобразовательная школа – без «православного уклона», но её осеняет благословение Сергия Радонежского. Невиданное дело! Ребята учатся в окружении музеев, выставок, предметов искусства, исторических реликвий… Славится школьный музей обороны Москвы, но в этой школе едва ли не каждому холлу можно смело присваивать статус музея… Один из залов посвящён героям Отечества – там есть и суворовский стенд. Но главное – картина, притягивающая взгляды и сердца. «Не уступим земли Русской». Замечательный художник Игорь Михайлович Сушенок руководит школьной студией. На полотне он изобразил святого игумена земли Русской Сергия. При ярком свете звёзд старец благословляет князя Димитрия. Рядом – Пересвет и Ослябя, готовые к подвигу. И отрок Андрей – будущий великий иконописец Андрей Рублёв. Он всё приметит, всё запомнит. В школе представлены и другие картины Игоря Сушенока, а также работы его учеников. Их объединяет русский дух – и в пейзажах, и в героике. Неудивительно, что в такой школе подрастают патриоты России, для которых в истории Отечества нет тёмных веков, а есть великое наследие, которое нужно собирать по крупицам, осмысливать и беречь. Никакой показухи, никаких «потёмкинских деревень», всё слито воедино: музеи, реликвии, учебный процесс, поэзия, воспитание… Так было в пушкинском лицее, да и в кадетских корпусах России – во времена их расцвета. Здесь учителя не агитируют против основ православной культуры, а директор, подобно Суворову, каждое дело начинает с испрашивания благословения Божия. Суворова в школе помнят и почитают – так же, как и других сокровенных героев России: Александра Невского, Дмитрия Донского, Сергия Радонежского. Притягивает неравнодушных Суворовский кружок Александра Кононенко. Надеемся, что и военно-патриотические праздники – такие, как суворовская викторина, – станут традицией. В этом году мы отмечаем двухсотлетие европейского похода русской армии. Битвы при Лейпциге и Дрездене – великие сражения, где ре-
НОВОЕ ПОКОЛЕНИЕ шающую роль играла русская армия, которую вели в бой ученики Суворова. Не забыть бы о тех европейских битвах. Не только на Бородинском поле наши деды остановили Бонапарта! Уверен, что в центре образования «Марьино» к этим юбилеям не отнесутся равнодушно. Побольше бы в нашей системе просвещёния таких солдат, таких витязей, как Александр Львович Кононенко… Главная черта живой школы – неравнодушие. Школьники вместе с учителями находят время для поездок по святым местам Руси – хотя при нынешнем бюрократическом прессинге на школу находить время для таких путешествий всё труднее. Путешествуют они и по суворовским местам – уверен, что и в Швейцарии побывают, и у курганов Измаила…
никами? – говорит Валентина Ефимовна. – Да и дворов в округе мало, не можем мы противопоставлять себя городу…». Конечно, школу охраняют круглосуточно: сейчас без этого нельзя. Но открытые двери в школьный сад в наше время дорогого стоят. Валентина Ефимовна Ипатова – основатель первого современного школьного центра, который можно назвать удельным княжеством детства. У неё хватает званий и регалий, но перечислять их не хочется, гораздо важнее видеть, как она общается со школьниками, как дирижирует ребячьей гурьбой, галдящей про Суворова. Она создала пространство просвещёния, напоминающее Царскосельский лицей – по крайней мере наши представления
Всем миром много лет создаётся школьный музей обороны Москвы, которым Валентина Ефимовна Ипатова гордится по праву. Уникальным экспонатам, найденным школьными поисковыми группами, позавидовали бы и серьёзные государственные музеи. Впрочем, в школьном центре «Марьино» целых четыре музея. Не меньше, чем историю и науку, здесь любят музыку, в которой – основа основ просвещёния. Марьинский школьный хор звучал и в Доме музыки, и в Консерватории, и – чем особенно гордятся в школе – под сводами храма Христа Спасителя… В последние годы, увы, Москва стала городом заборов, охранников, железных дверей и кодовых замков. Мы как будто перешли на осадное положение – зашторили окна, заперлись, огородились друг от друга. Чтобы муха не пролетела! А двери марьинского школьного двора всегда открыты, здесь молодые мамы прогуливаются с колясками, здесь целый день играют дети. «Разве мы можем закрыть двери перед нашими выпуск-
о пушкинском лицее как об идеальном учебном проекте. Нынешний руководитель школы – учитель-словесник Ольга Александровна Деноткина, прошла с учебным центром все эти двадцать лет. Не заплесневеют, не забудутся традиции. Кончилось время нищеты и раздоров, наступила пора новых испытаний – медными трубами. Если школа зиждется на законах любви, она устоит, пересилит все искушения. Накачка знаниями, обучение хитрым приёмам борьбы с тестами ЕГЭ – это не главное в школьном образовании, это – ложная цель. В Марьинском центре учат учиться, это главное. Учат существовать в гармонии с ценностями просвещёния. Это и хоровое пение, и театр, и святыни Отечества… А ведь всё это было близко и Суворову – полководцу, который не представлял полковой жизни без музыки, без молитвы, да и без лицедейства. Многому может научить наш генералиссимус педагогов – и радостно, что есть у нас школы, в которых победная суворовская наука не забыта. 23
«ПЕРЕПРАВА» В ИНТЕРНЕТЕ
На портале «Переправа» Александр Нотин
Буря в стакане воды Острые дискуссии вызывает в российском обществе законопроект об оскорблении чувств верующих, принятый Госдумой в третьем чтении, аккурат накануне Дня России. И что-то не похоже, чтобы эта острота скоро пошла на спад. Скорее уж наоборот. Как водится, первые зарницы будущей грозы полыхнули прямо в стенах Думы. Коммунисты не на шутку обиделись, что в законе не защищается «право не исповедовать никакой религии» – читай: право атеиста быть самим собой. «Если мы будем и дальше сводить понятие «свобода совести» только к религиозным чувствам, – с серьёзным видом знатока заявил один из депутатов от КПРФ, – то можем опуститься до средневековья со всеми вытекающими из этого последствиями». Ну что на это сказать? Люди вроде бы взрослые, а ведут себя иной раз как дети! При чем тут средневековье, товарищи? Вы ведь, конечно, имеете здесь в виду костры инквизиции, не так ли? Но в России, да будет вам известно, исповедуют православие, то есть религию любви, а не католицизм. У нас не было ни одной религиозной войны. Это раз. И два – с чего вдруг такая забота об атеистах? Церковь на них никогда не нападала и нападать не думает. Нет таких фактов! А вот фактов «наездов» воинствующих атеистов на Церковь, согласитесь, сколько угодно, и чем дальше, тем больше. Неувязочка какая-то получается! Кстати, коль скоро уж зашла речь об атеизме, то многие серьёзные богословы выступают за то, чтобы признать его одной из религий. Хотя бы на том основании, что атеизм добрыми тремя четвертями своих постулатов зиждется на слепой и линейной вере. Если же так и случится, если атеизм наконец займёт своё законное место в справочнике «Религии мира», тогда вообще коммунистам беспокоиться будет не о чем: новый закон надёжно защитит их право верить в небытие Бога, несотворенность мира и происхождение homo sapience от обезьянки. Сомневаются в законе и «справедливороссы», но... сомневаются как-то более взвешенно, основательно, академично. Чувства верующих, по их мнению, это больше предмет нравственности, нежели уголовного и административного преследования... и защищать эти чувства нужно нравственными и моральными средствами, силой общественного 24
убеждения, а не уголовными репрессиями. Тут я бы, скорее, согласился. Но с оговорками. Читателям же пока напомню, что принятая Думой, но не утверждённая ещё Советом Федерации и Президентом новая статья УК предполагает за публичные действия, выражающие явное неуважение к обществу и совершённые в целях оскорбления религиозных чувств верующих, наказание до трёх лет лишения свободы. Возможен и штраф до 500 тысяч рублей, а также обязательные и исправительные работы. За незаконное воспрепятствование деятельности религиозных организаций или проведение религиозных обрядов и церемоний закон предлагает штрафовать до 300 тысяч рублей, но не исключает и ареста на срок до трёх месяцев. На год можно лишиться свободы, если препятствия богослужениям и обрядам чинились с использованием служебного положения. Штрафы до двухсот тысяч рублей полагаются за порчу религиозного имущества и предметов почитания. Меры, прямо скажем, нешуточные, хотя и депутатов можно понять. Общество наше насквозь больное, градус агрессии в нём растёт не по дням, а по часам. Страсти возбуждают конфликты, конфликты проникают во все сферы, все поры российского общества, не обходя, разумеется, и храмов. Безумие толкает параноиков и шизофреников на панк-молебны у алтарей, крестоповалы, осквернение могил и икон, убийства священников. Эту пандемию насилия и кощунства как-то надо останавливать, иначе рано или поздно может дойти и до людоедства. На этот счёт Евангелие не допускает двойных толкований: «...не напрасно начальствующий носит свой меч». Впрочем, и значения земной власти власть небесная не переоценивает: законы, тюрьмы и суды призваны не создавать рай на земле, а удерживать общество от сползания в ад. Мы, верующие, отчётливо сознаём – может быть, даже более отчётливо, чем криминалисты и депутаты, – что ни законы, ни сроки, ни штрафы не решат затронутую в законе проблему как таковую. Тут я бы выделил два обстоятельства. Во-первых, дело не в строгости закона и даже не в «неотвратимости наказания» – последняя мне вообще представляется какой-то химерой, придуманной политиками, чтобы дурить людей. Дело в неумолимом и всё более опасном одичании человека и общества, лишённых единственного смысла и цели существования – Бога. Именно эту мысль, похоже, пытаются сформулировать справедливороссы, только, будучи атеистами, не могут. Не в состоянии они по-
«ПЕРЕПРАВА» В ИНТЕРНЕТЕ стичь всю глубину, сложность и драматизм ситуации. Нет, господа хорошие, добренькой буржуазной моралью вам воинствующего нигилизма не одолеть: слабовато оружие! Нигилизм давно уже посягнул на саму природу человека. Он превращает богоподобного, пусть и падшего, «царя природы» в унылое и безликое «оно», подсаживает его на натуральный и цифровой героин, лишает первейшего, Богом дарованного достоинства – свободы выбора. Возведённый в ранг мировой политики и представляющий собой высшее «достижение» незримого врага рода человеческого и его земнородных адептов, нигилизм почти не восприимчив к традиционным нравственным запретам. Если что и сможет его превозмочь, так это высшее же духовное делание, воплощённое в христианской аскетике и доведённое Церковью до совершенства за две тысячи лет трудов и борьбы с наступающим нигилизмом. Закон, одобренный Госдумой, полезен. Но не он спасёт Церковь, а значит, и Россию. Россию спасет только верующий профессионал – не путать с профессиональным верующим! Россию спасёт человек Божий – аскет, подвижник, живущий и работающий в миру. И время таких людей приходит. Оно уже пришло. Вопреки всем лихим ветрам воинов Христовых у нас становится всё больше и больше. Именно они, и только они, вооружённые святоотеческим опытом, поднимут поверженную страну с колен, разгонят тьму коррупции и измены, вернут народу веру в совесть, честь и справедливость, повергнут всех врагов, какими бы могущественными они ни казались. Во-вторых, стоит ли так уж превозносить значение какого-то формального закона? Неужели у кого-то из интеллигентных и здравомыслящих людей ещё сохраняется инфантильная вера в то, что на земле возможно создать совершенный закон, который бы удовлетворил всех и вся. Земные законы: а) временны и условны и уже потому не прочны; б) легко извращаются и обходятся лукавой человеческой волей. Следовательно, и данный закон, если он даже и будет принят, едва ли сможет серьёзно повлиять на судьбы нашей Церкви. В любом случае будущего мы не знаем, и только время откроет, чего от этого закона будет больше – пользы или вреда. При общем расстройстве нашей общественной морали, а также очевидном несовершенстве судов и всей вообще правоохранительной системы один Бог знает, к чему приведёт очередная и, увы, довольно неуклюжая попытка защитить неземное земным, бесконечное конечным и здоровое больным. Итак, оставим в покое этот ребус истории, как не имеющий в себе ни глубокого смысла, ни конкретного и надёжного решения. За теми же скобками оставим и юридическую неопределенность многих понятий, включенных в него: «верующие», «чувства», «религиозные»; они могут привести как к успокоению страстей, так и к их столкновению и обострению.
Церковь наша крепка не государственными законами, а верой и защитой Христовой, благодаря которым «врата ада не одолеют ее» до конца времён. Любой закон обойдёт человек, кроме законов Бога и совести своей, вкоренённых в его душу. Но это справедливо только по отношению к людям, сознающим неотвратимость справедливого посмертного воздаяния «по делам». Тех же, для кого вечности и Бога не существует, ничего уже не остановит, таким, по словам Ф.М. Достоевского, «всё возможно». Олег Сенин
Животворящая мир Святая Троица
Преподобные Андрей Рублев, Даниил Черный и мастерская. 1408 год
Как скоро протекли немалые своим числом пятьдесят дней от весенне-ликующей Пасхи до свежей лиственной Троицы. И, как повелось на Руси от начала, от Владимирова Крещёния, каждый из великих праздников облекал свою евангельскую, событийную первооснову в обряды и обычаи, краски и запахи: в морозное белоснежье Рождества или в предосеннюю прохладу Успения. Праздники наши, отличаясь между собой убранством храмов, цветом облачений, ястием на столах, стужей либо теплынью на дворе, имеют единую чудесную способность на мгновение, на малое время приближать нас, осуетившихся, поникших душою, к радующей благостыне Божьего Царства. В эти дни недостижимо небесное будто бы преклоняется, милостиво нисходит к земному и юдольному человеческому бытию. Когда в день перед Троицей мы приходим в храм ко всенощной, то всякий раз переживаем 25
«ПЕРЕПРАВА» В ИНТЕРНЕТЕ
Московский ставропигиальный Сретенский монастырь. Фото - Антон Поспелов. Православие.Ru
светлое детское изумление от зелёно-изукрашенного его пространства, которое ещё вчера своей строгостью и святым величием не допускало и мысли о совместимости ликов, лампад, каменных сводов с пахучей травой изножий, с бело-зелёным струением березок, с обилием цветов и листьев. В эти минуты всякий из нас в преизбытке чувств, без всякого принуждения рассудка, явственно верит, что Животворящий Дух Святой, сошедший апостолам в те незапамятные времена в далёком от нашей земли Иерусалиме, теперь в начале каждого русского лета преизбытком даров Своих возрождает к новой жизни земное лоно и человеческие души. Теперь, как и две тысячи лет назад, Он нисходит для укрепления веры всех тех, кто числит себя среди чад
Сошествие Святого Духа (икона из Святодуховского храма Новодевичьего монастыря). 18 век
Церкви, рождение которой произошло ещё тогда, в день Святой Пятидесятницы. Праздник Троицы как бы открывает нам глаза на обилие Божьей благодати, способной придать действенную силу Святым Дарам, полученным нами при крещёнии, но ослабленным нашим обычным маловерием. Однако ослабшая мышца веры способна произвести лишь рутинное, теплохладное духовное существование, которое так и клонит нас опереться на обряд, успокоить себя внешним, показным благочестием; и тут уж не до пламенности духа и не до горения веры – лишь бы тлела да совсем не угасла некогда высеченная искра Божия. Напротив, Дух Святой являет Себя во внезапном порыве ветра, нарастающем шуме неведомого, молниевидных огненных языках, озаряющих взволнованные лица и сияющие глаза апостолов. И вот уже не остаётся и следа от страха, от бездеятельного малодушия, ибо Дух побуждает их дерзновенно выйти на улицы и площади Иерусалима к толпам народа. Преизбыток сердца, отверзая уста апостолов, разрешается вдохновенной их проповедью, обращающей тысячи и тысячи к вере во Христа Распятого.
Святая Троица (Зырянская). Конец XIV века
26
Отец, Сын и Святой Дух, единые в Своей любви к падшему человеку и в желании спасения для него, в этот день открывают в новооснованной
«ПЕРЕПРАВА» В ИНТЕРНЕТЕ Церкви уже возможность такого спасения для великого множества исповедников, чьи сердца были возожжены пламенем первоапостольской проповеди. Потому если мы не на словах, а по сути сознаём себя исповедниками соборной и апостольской Церкви, то тогда жизнь наша – пусть смиренно-скромная, пусть лишь немногим зримая – обретает значение свидетельства Христа ради. И Дух, Который дышит, где хочет, на всяком месте: в семье, на работе, среди ближних и дальних, под сводами храма и перед лампадным мерцанием домашних икон, – придаст нашей жизни высокий смысл служения вопреки пустопорожнему, бесцельному, эгоистически самозамкнутому прозябанию.
шителя, Который, придя, напомнит им обо всем. Сегодня мы, православные, движимые духовной жаждой, собираемся в единодушии веры под намоленными сводами храмов. Там, ощущая незримое благодатное веяние Духа Божия, мы вспоминаем грехи наши и каемся в них, сознаём бесценность дара жизни и благодарим за него Господа. Там мы сгораем от стыда, обличаемые словами Евангелия и, прослезившись, снова поднимаем лица, просветлённые надеждой на Христово всепрощение. Не будь этого напоминания, побуждения и вразумления, мы никогда бы не узнали о своём богоданном призвании, не имели бы в жизни перста указующего и всечасной помощи свыше.
Известно, что без Бога, оставаясь лишь самим собой, каждый из нас сживается с собственной греховной ложью и постепенно утрачивает понятие о чистоте Божией правды и о Его немеркнущей истине. Сегодня неисчислимое множество самонадеянных, на своём упорствующих одиночек торят по жизни свои кривые петлистые пути и даже чего-то достигают, чем-то удовлетворяются, но всегда при этом в глубине души сознают никчёмность обретённого, равно как и мышиную возню своих тщетных стараний. Как недостаёт этим людям Духа Истины, способного научить
Троицын день. Нестеров Михаил Васильевич
Верится, что и на этот раз праздничные колокола возвестят многим и многим неизбывную и спасительную любовь Живоначальной Троицы, вера в Которую сопровождала и животворила жизнь русского человека от времён былинных до наших дней. Николай Сомин Jean RESTOUT. 1732. Musée du Louvre, Paris. The Pentecost
их всему и наставить их на всякую правду. Случись такое, и молоденькие девушки не горели бы желанием стать моделями, ребята – качками, суперменами, никто не стал бы цинично и всерьез с телеэкрана обсуждать возможность многоженства и многомужества, не было бы стыдно за лицедейство политиков и чёрный пиар выборов. Да и наша внутрицерковная жизнь приняла бы куда более благодатно-привлекательное обличие, если бы Дух Святой как Сокровище благих и жизни Податель пришёл и вселился в души наши. По преданию, в стенах Сионской горницы в тот поворотный момент истории собралось около ста двадцати человек. Среди них вместе с Пресвятой Богородицей, апостолами, жёнами-мироносицами были те, которые поверили словам Спасителя, что, возносясь, Он пошлёт Духа Уте-
Апостол братской любви Размышляя о Крестовоздвиженском братстве, невозможно остаться равнодушным. Ассоциации могут быть разные. Первое, что возникает – это остров Утопия, вдруг приобретший реальные очертания. Но, может быть, ближе к истине сравнение с Иерусалимской общиной первохристиан, явившей нам высочайший идеал христианского общежития. Во всяком случае, это – попытка воплотить в повседневной жизни завет Христа о братской жизни в мире и любви. Но всё происходит не в Святой земле, а в Черниговской губернии конца XIX века. Причём это не однодневка, а община, существовавшая и процветавшая в течение полувека. Да и само Крестовоздвиженское трудовое братство – явление чисто православное, о чём говорит само название братства. Слишком необычно это явление, чтобы пройти мимо него и не попытаться его осмыслить. Ещё более впечатляет образ основателя, блюстителя и души братства Николая Николаевича 27
«ПЕРЕПРАВА» В ИНТЕРНЕТЕ Неплюева – помещика, христианина, бесконечно преданного православной церкви, человека удивительного смирения, воли и веры в Бога. Господь наградил его многими талантами. Неплюев – выдающийся духовный писатель. Пять томов его сочинений поражают ясностью, высотой мысли и удивительной искренностью при яркой индивидуальности и большом литературном даре. Именно благодаря этим трудам мы имеем возможность довольно точно знать о жизни людей в братстве. Неплюев – и композитор фортепьянной и вокальной музыки, и прекрасный организатор, и великолепный педагог. Но главным его талантом была христианская любовь, столь ярко горевшая, что она придавала необоримую, всепобеждающую силу всем его деяниям. «Бог есть любовь», – множество раз повторяет Неплюев в своих сочинени ях. И это не риторика и не упоминание Бога всуе. «Вера, действующая любовью» – вот тот принцип, который старался всеми силами воплотить в жизнь этот удивительный человек. В последние годы имя Неплюева постепенно возвращается из забвения. Появилось несколько изданий его сочинений, стали проводиться конференции и семинары, посвящённые его деятельности. И тем не менее Неплюев и его братство почти неизвестны широким кругам православных христиан. Это не столько удивляет, сколько заставляет крепко задуматься. Почему же всегда нет пророка в своем отечестве? Но всё по порядку. Н.Н. Неплюев родился в 1851 году. Он происходил из старинного дворянского рода Неплюевых. О своих предках Неплюев писал: «Предки мои при святом Невском из Варяг вышли, испоместило их вече Новгородское, во бояры ставили цари Московские, пожёг их вотчины царь Грозный, Великий Пётр в Венецию учить послал». Отец Неплюева – тайный советник, Николай Иванович Неплюев (1825–1890) имел несколько обширных поместий, в том числе – в Черниговской губернии, где он был губернским предводителем дворянства. Исключительная чуткость мальчика на любовь и зло проявилась очень рано. О своем детстве Неплюев вспоминал: «...там, где я не чувствовал любовь, я буквально болел от скуки, буквально замерзал от духовной стужи... Не только присутствие человека грубо-недоброжелательного, но даже присутствие человека равнодушного, холодного доставляло мне тяжёлое, иногда почти невыносимое страдание (...) Только проявления любви утешали меня, озаряли душу мою тихим светом, согревали её нежной лаской, были чемто родным, дающим смысл бытию». Евангелие на чистую юную душу производит исключительное впечатление. Но вместе с тем он видит и острый разлад между евангельской правдой и ложью мира сего: «С детства поражала и пугала оторванность жизни от этой святой (христианской. – Н.С.) 28
правды. Когда критика фактов была для меня ещё непосильна и формулировать свои мысли я ещё не мог, сердце чуяло непримиримый разлад настроения духа громадного большинства с тем духом мира и любви, который со страниц Евангелия освещал и согревал детское сердце. Чем более я жил и знакомился с жизнью, тем более я убеждался, что подавляющее большинство людей не умеет или не желает ни думать, ни чувствовать, ни жить по-христиански. Чем более я любил и понимал вечную истину правды воли Божией, тем менее я был способен мириться с тем, что было с нею несогласно в окружающей жизни (...) С каждым днём умножались для меня доказательства того, что я имею дело не с учениками Христа Спасителя, а с людьми, систематически изменяющими Ему всем складом ума и симпатий своих, всем строем жизни и устоявшихся взаимных отношений». Жизнь Николая Неплюева сначала текла обычно, как у многих дворян. Он кончает юридический факультет Петербургского университета, становится дипломатом и получает место при русском представительстве в Мюнхене. Но очень скоро пустое и игривое времяпрепровождение светского человека вызывает в нём глубокое отвращение. И вот он, 27-летний аристократ и изысканно-светский человек, видит сон, повторившийся несколько раз: «Нахожусь в крестьянской избе в обществе крестьянских детей, беседую с ними и чувствую такую духовную отраду, какой с детства жаждала душа моя». «Для меня стало ясно, – пишет Неплюев, – что мне надо уйти из общества людей, которые во мне не нуждаются... уйти от них к тем бедным детям народа, которые нуждаются во мне во всех отношениях... я решил начать с воспитания крестьянских детей в сознательной вере в Христа Спасителя и сознательной любви к нему». И утончённый аристократ бросает дипломатическую службу, уходит в отставку и прово дит два года вольнослушателем Петровской сельскохозяйственной академии. Затем, осенью 1880 года, едет в свое родовое имение, хутор Воздвиженск в Черниговской губернии с целью основать школу для крестьян. Однако управляющий противится всем начинаниям молодого барина. Тогда Неплюев просит отца выделить ему в местечке Янполь (недалеко от Воздвиженска) дом и в феврале 1881 года основывает там школу для крестьянских сирот. С этой школы фактически и начинается история этого удивительного братства. Священник Николай Толстиков
Дань моде
Молодой священник отец Сергий пришёл сам не свой:
«ПЕРЕПРАВА» В ИНТЕРНЕТЕ – Пригласили меня освящать «новорусский» особняк… Час уж перед обедом. В вестибюле юная дамочка встречает. В одной прозрачной «ночнушке», коротенькой, по самое «не могу». Этак спросонок щебечет: «Вы работайте, работайте! Если я вам мешаю, то на балкончике пока покурю». Освятил особняк отец Сергий, водичкой везде в комнатах покропил, от прелестей дамочкихозяюшки стыдливо глаза отводит. – Понимаете хоть – зачем вам это освящение жилища? – спрашивает. – Так модно же! – удивлённо округляются глазки с размазанной косметикой. – Чем я хуже других?! А вы получили за свою работу, так молчите! Ольга Жукова
Вознесение Господне Вот и прошли пасхальные дни, наступило лето – и расцвело Вознесение Господне. Праздник, без проникновения в суть которого невозможно осознать себя христианином. С праздником, братья и сестры! Он поднялся в глазах их, и облако взяло Его из вида их. И когда они смотрели на небо, во время восхождения Его, вдруг предстали им два мужа в белой одежде и сказали: мужи Галилейские! что вы стоите и смотрите на небо? Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придёт таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо.
Французский музыкант Гектор Берлиоз с восторгом вспоминал: «Ничто меня так не поразило, как памятник древнерусского искусства в селе Коломенском. Многое я видел, многим я любовался, многое поражало меня, но время, древнее время в России, которое оставило свой памятник в этом селе, было для меня чудом из чудес. Я видел Страсбургский собор, который строился веками, я стоял вблизи Миланского собора, но кроме налепленных украшений я ничего не нашёл. А тут передо мной предстала красота целого. Во мне всё дрогнуло. Это была таинственная тишина. Гармония красоты законченных форм. Я видел какой-то новый вид архитектуры. Я видел стремление ввысь, и я долго стоял ошеломлённый». Видно, не зря называют архитектуру музыкой, застывшей в камне! Жаль только, что слава архитектурных памятников переживает славу их создателей. Вот и имя архитектора, построившего храм Вознесения, нам неизвестно. Зато знаем мы, что возведён собор был в 1530–1532 годах. Церковь Вознесения – своего рода памятник, ведь она была создана в честь рождения у Василия III сына-наследника – будущего Ивана
Фото с сайта Википедия. Автор A.Savin
Грозного. Храм был настолько необычен и чудесен, что летописец отметил особо: «Церковь та велми чюдна высотою и красотою и светлостию, такова не бывала преже того в Руси». Вот так! Да вроде бы мы с тобой, юный москвич, уже слышали что-то подобное. Проверь-ка себя, вспомни, о каком ещё храме летописец отзывался столь же восторженно? Сравни два этих храма. Посмотри, какие они разные... Храм в Коломенском буквально устремлён ввысь. И как нельзя лучше подходит ему имя – храм Вознесения. Ведь Вознесение – это один из 12 главных христианских праздников. Он установлен в память чудесного Воскресения и Вознесения Иисуса Христа в Царство Небесное, на небо… Нам, людям XXI века, может показаться, что похож храм Вознесения на… готовую к старту многоступенчатую ракету. Неужели древний мастер был ясновидцем и догадался, что в ХХ веке потомки его дерзнут отправиться к звёздам, подняться в небо на ракете? И станет первый полёт человека в космос, причём нашего соотечественника – Юрия Гагарина, ещё одним настоящим чудом света? Загадка! А может, мастер так далеко не заглядывал и просто построил храм, похожий на… стройную высокую ель? Не зря же особенностью русской архитектуры считается умение наших мастеров возводить такие постройки, которые будто сливаются с окружающей природой, будто естественно вырастают из неё и дополняют её. А на шатре церкви, взгляни-ка, юный москвич, украшение интересное – прямо каменные гранёные бусы. Ну точно, как на новогодней ёлке! Только в тут пору ёлки на Руси ещё не украшали. Этот обычай был заведён Петром I в 1700 году. Инте29
«ПЕРЕПРАВА» В ИНТЕРНЕТЕ ресно, что специалисты – историки и архитекторы – думают по поводу создания храма Вознесения? Откуда пришла мастеру в голову мысль создать такой необычный собор? Известный историк-москвовед Иван Забелин полагал, что истоки столь редкой шатровой постройки надо искать в русской деревянной архитектуре. Оказывается, похожие церкви на Руси строили раньше, но не из камня, а из дерева. С течением времени такая постройка была признана самой красивой, потому и перешла в каменное строительство. А ещё шатры, или, проще говоря, – палатки, ставили русские воины в поле, когда находились в длительных походах. Тут, пожалуй, нелишним будет и сказки вспомнить. Ты ведь, юный москвич, уже читал про золотого петушка и про шатёр Шемаханской царицы? А про то, как Иванушка-дурачок с Коньком-Горбунком прекрасную царевну в шатёр заманивали? Коломенская церковь и вправду будто из книги сказок вышла. Посмотри, юный москвич, – основание храма опоясано галереями с крытыми переходами. Наши предки называли их гульбищами. Гулять по ним можно вокруг всего гигантского столпа-храма. Оконца здесь узкие, длинные. Шлемовидные кокошники, заострённые кверху, в три ряда идут – все детали подчёркивают стремление ввысь… С тем же стремлением ввысь да вширь связано и одно странное понятие, до сих пор бытующее в нашем языке. Тебе, юный москвич, возможно, приходилось уже его слышать. «Коломенская верста» – так говорят об очень высоком, длинном человеке. Немного обидное это прозвище москвичи придумали, узрев доселе невиданные ими высокие дорожные столбы, которые царь Алексей Михайлович расставил на пути от Москвы до села Коломенского. Тогда расстояния на Руси измерялись не километрами, а вёрстами. Давным-давно в одной версте насчитывалось тысяча саженей, но царь Алексей Михайлович велел считать в одной версте семьсот саженей и именно на таком расстоянии друг от друга выставил столбы на дороге в Коломенское. Сын Алексея Михайловича – Пётр I – решил, что правильнее считать в версте пятьсот саженей, вот и вышло, что коломенская верста на двести саженей длиннее той, что была принята Петром Великим, и стала в России использоваться повсеместно. Интересно, что старое измерение «верста» почти совпадает с привычным для нас километром (1 верста = 1,0668 км), а вот в сажени – 2,1336 метра. Когда царь Алексей Михайлович коломенские вёрсты столбами отметил, москвичам это в диковинку показалось. Но со времён Петра I по всей России верстовые столбы стали ставить, чтобы любой путник знал, где находится, какой 30
путь уже преодолел и сколько ему ещё предстоит пройти или проехать – важное дело! Виктор Аксючиц
Здесь русский дух! Александр Пушкин Поэзия для Пушкина не была хобби или родом профессиональных занятий. Поэтическое творчество – это наиболее адекватная форма его жизни. В поэзии и через поэзию Пушкин был связан с Высшей Реальностью, проживал свою судьбу, переживал судьбу своего народа, культуры, мира, открывал для себя новые измерения бытия. В этом смысле Марина Цветаева говорила, что «Пушкин – поэт с историей». Валентин Непомнящий отмечал, что Пушкин входил в стихотворение одним, а выходил другим, для него поэзия – это сама жизнь, прохождение жизни в слове, это эстетика не отображения жизни, а эстетика преображения жизни. Поэтому сложнейшие и глубочайшие смыслы в творчестве Пушкина выражены удивительно ясно и прозрачно. «У Пушкина почти нет загадок. Во-первых, он слишком уважал своего "благосклонного читателя", чтобы предлагать ему ребусы. Вовторых, Пушкин прост потому, что в последний период творчества настолько разобрался в себе и в окружающем мире, насколько это вообще доступно мирскому человеку. В-третьих, внутренняя ясность отлилась в предельно чёткие словесные и художественные формы» (Г.А. Анищенко). Универсальность пушкинского гения непревзойдённа, и этот феномен не поддаётся эмпирическому объяснению. Его всечеловеческое творчество вобрало основные темы и проблемы европейской и мировой литературы. Пушкин, имея неповторимый творческий облик, пропустил через себя влияния многих авторов, впервые внёс в русскую литературу жанровое и видовое разнообразие европейских литератур. Будучи уникальным русским писателем, он обладал сверхъестественной способностью проникаться духом иноязычных литератур и чутко передавать их национальный колорит. «Наиболее изумительной чертой Пушкина, определившей характер века, был его универсализм, его всемирная отзывчивость» (Н.А. Бердяев). В открытости Пушкина сказалась русская духовность. Поэт называл себя «эхом русского народа». Гоголь говорил, что Пушкин есть, «может быть, единственное явление русского духа». Уже расхожим стало утверждение: «Пушкин – это наше всё». Непомнящий отмечал, что ни к одному другому литератору в мире народ не относился так, как к Пушкину. Невозможно себе представить, чтобы каждая
«ПЕРЕПРАВА» В ИНТЕРНЕТЕ
Александр Иванович Лактионов. «Вновь я посетил...» (Пушкин в Тригорском). 1949. Донецкий областной художественный музей. Фрагмент
годовщина Шекспира или Данте отмечалась всенародно, а у их памятников ежегодно появлялось множество цветов. Ни к кому не относятся столь многогранно: на одном полюсе всенародно слагаются анекдоты, на другом – видят в нём национального пророка. Пушкин – это «Россия, выраженная в слове» (В.С. Непомнящий); он олицетворяет национальное сознание и жизнеощущение. Пушкин грациозно переводил образы европейской литературы в литературу отечественную, а русскую культуру расширял до общечеловеческой. При этом разрабатывал разнообразные литературные жанры и проблемы культуры – не только поэзии и художественной литературы, но и языка, истории, театра, философии, политики. Глеб Анищенко обратил внимание на то, что «Гоголь когда-то обозначил именно нынешний временной рубеж для начала истинного понимания Пушкина, говоря о том, что он – “русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет”. Двести лет минуло». Современный литературовед Н.Н. Скатов полагает, что слова Гоголя следует понимать «не в том смысле, что через 200 лет явились сонмы русских Пушкиных или в роли некоего коллективного Пушкина предстала вся нация. Речь идёт именно о развитии самого Пушкина на протяжении этих 200 лет нашей жизни и в нашей жизни. Может быть, ещё никогда Пушкин как русский человек не представал перед нами как целый космос русской жизни в такой свободе, в такой непредвзятости, в такой возможности выбора, столь избавленным от односторонности. И в такой силе призыва к восприятию себя».
«Этот “призыв к восприятию” трудно не почувствовать сегодня при серьезном соприкосновении с произведениями поэта. Может быть, действительно мы получили сейчас шанс подойти к довольно полному пониманию пушкинского творчества. Для этого, однако, совершенно необходимо очистить своё восприятие от прежних наслоений: отказаться от идеологических и исторических стереотипов; не размениваться на рассмотрение периферийных сторон творчества, а сосредоточить внимание на главных направлениях; заставить себя воспринимать прямой смысл написанного, а не искать несуществующие (но желаемые) подтексты; читать Пушкина, а не подглядывать за его личной жизнью» (Г.А. Анищенко). В чём явилось значение Пушкина за прошедшие двести лет и в чём его провиденциальное значение для современности? Как преподобный Серафим в Православии, так Пушкин в светской культуре, подобно духовному кристаллу, вбирает достижения прошлого, творчески их преобразуя и задавая новые измерения будущего. «Пушкин был живым средоточием русского духа, его истории, его путей, его проблем, его здоровых сил и его больных, чающих исцеления узлов… Единственный по глубине, ширине, силе и царственной свободе духа, он дан был нам для того, чтобы создать солнечный центр нашей истории, чтобы сосредоточить в себе всё богатство русского духа и найти для него неумирающие слова. Он дан был нам как залог, как обетование, как благодатное удостоверение того, что и на наш простор, и на нашу страсть может быть найдена и создана завершающая и совершенная форма. Его дух, как великий водоём, собрал в себя все подпочвенные воды русской истории, все живые 31
«ПЕРЕПРАВА» В ИНТЕРНЕТЕ струи русского духа» (И.А. Ильин). Творческий гений Пушкина опережал своё время. Его жизнь подобна свёрнутой во времени жизни русского национального духа – она повторяет этапы его становления и раскрывает будущие пути. Отсюда сугубый интерес поэта к истории своего народа – как истории его собственной души, а также обращенность к будущему – его пророческое служение. Гений, открываясь измерениям вечности, мог предвидеть нечто в будущем. Юный Пушкин преисполнен энергии жизнерадостного язычества и страстного возрожденчества. «Лирический герой раннего творчества Пушкина воспринимает жизнь как цепь, состоящую из отдельных мгновений» (Г.А. Анищенко). Но молодой поэт не мог не осмыслить мировоззренческие основы такой жизненной позиции: «Восемнадцатилетний поэт смог чётко определить мировоззренческий исток такого “мгновенного” мировосприятия и назвать его: безверие. Тот, “кто с первых лет безумно погасил отрадный сердцу свет”, вынужден жить лишь мгновением, так как для него земная жизнь не может представляться чем-то цельным, а жизни вечной не существует» (Г.А. Анищенко). Это время душевных кризисов, внутренней опустошённости, духовного томления и тоски. «В сознании героя пушкинской лирики возникает и до предела обостряется к концу южного периода трагический конфликт между ощущением полной бессмысленности жизни, с одной стороны, и с другой – страхом перед бессмысленной смертью, пожирающей всё-таки дорогие мгновения жизни» (Г.А. Анищенко). «Пушкин часто был эолова арфа либерализма на пиршествах молодёжи, откликаясь теми голосами, которые на него налетали» (П.А. Вяземский). У века Просвещёния он заимствует кощунственное отношение к религии (создание «Гаврилиады»), увлечение либеральными идеями и социальными утопиями. «Дух отрицания, с такой силой обрушившийся на человеческую личность, естественно, затронул и все области её воззрений. Безверие, которое раньше переживалось как трагедия, теперь принимает вид фривольного кощунства или богоборчества. В сфере социально-политической прежние просветительские устремления сменяются революционными призывами к кровопролитию. В начале 1820-х годов богоборчество и революционность образуют некое нигилистическое единство в творчестве поэта» (Г.А. Анищенко). Пушкин становится апологетом и певцом тираноборчества: «В деспотическом государстве тираноборец, политический убийца заменяет и подменяет собой закон. Эта подмена происходит в кругу земных реалий. Однако пушкинский тираноборец, совершая суд, руко32
водствуется отнюдь не собственным произволом: он получает некую санкцию свыше» (Г.А. Анищенко). В «Кинжале» инерция безверия доводит до логического предела: «“Вышней” силой, “богом” “юных праведников” является прямая противоположность Христу – антиХристос… революционеры-тираноборцы приводят в исполнение приговор “высшего суда” анти-Христа, подменяющего собой Христа истинного» (Г.А. Анищенко). Поэт заражался господствующими идеями своего времени и выражал их с разрушительной поэтической силой. Пушкинский «Кинжал» стал чуть ли не гимном декабристов. О тогдашнем положении Пушкина писал П.А. Вяземский: «Хотя он и не принадлежал к заговору, который приятели таили от него, но он жил и раскалялся в этой жгучей и вулканической атмосфере». Юный поэт дошёл до края и заглянул в инфернальные бездны, но нашёл в себе силы отшатнуться, ибо пушкинский атеизм не был тотально безысходным. «Ему уже тогда противоречили некоторые основные тенденции, определяющие собственный духовный склад Пушкина… Мы насчитываем три такие основные тенденции: склонность к трагическому жизнеощущению, религиозное восприятие красоты и художественного творчества и стремление к тайной, скрытой от людей духовной умудрённости… Этот духовный опыт должен был уже рано привести Пушкина к ощущению ложности «просветительства» и рационалистического атеизма» (С.Л. Франк). С 1824 года и Михайловской ссылки начинается духовное перерождение Пушкина. Глеб Анищенко полагает, что в «Пророке» 1826 года Пушкин описывает коллизии в душе поэта: «В “Пророке” говорится о том, о чём там написано прямо: о чуде непосредственного откровения Бога человеку и о чудесном изменении всей сущности человека» (Г.А. Анищенко). Поэтому «“Пророк" является не только вершиной пушкинской поэзии, но и всей его жизни, её величайшим событием… В зависимости от того, как мы уразумеваем “Пророка”, мы понимаем и всего Пушкина… Если это есть только эстетическая выдумка, одна из тех, которых ищут литераторы, тогда нет великого Пушкина» (прот. Сергий Булгаков). Итогом духовных превращений и обретения божественных даров (всеведения, всеслышания, пророческого слова, исполненности Божьей воли) явилось рождение пророка, «перед которым Бог ставит совершенно определённую задачу: “глаголом жги сердца людей”… В “Пророке” подобный призыв обретает новый, глубочайший смысл только потому, что он есть не мысль поэта, а непосредственная воля Бога… Сердце, душа и разум героя-пророка, исполненного волей Бога, направляются на то, чтобы донести эту волю
«ПЕРЕПРАВА» В ИНТЕРНЕТЕ до сердец ближних. Чудо, описанное в “Пророке”, и может быть единственным объяснением рождения “нового” Пушкина в середине 1820-х годов… Чудесное рождение “нового” человека вовсе не означает его последующего чудесного бытия. Пушкин, рождённый как бы заново чудесным образом, в последующий период испытывает все трудности становления новорождённого организма. Со всеми болезнями, подвергающими этот организм жесточайшим испытаниям» (Г.А. Анищенко).
Слово Старец Иосиф Исихаст «Суетный мир! Лживый свет! Нет в тебе ничего доброго! Совершенная ложь! Совершенный обман! Ты нас обманываешь, над нами смеёшься, над нами издеваешься. Показываешь нам годы, и удовольствия, и долгое здоровье, но внезапно нас настигает смерть. И всё это лопается, как пузыри, рвётся, как паутина. Такова, возлюбленное моё дитя, такова мирская радость!» Cхиархимандрит Иоанн (Маслов) «Беспечная жизнь помогает человеку порвать связь с Богом и перейти к другому властелину — диаволу, который день ото дня омрачает наш ум и делает его бессильным в борьбе с грехом. И если человек не опомнится и не восплачет о своём бедственном состоянии, то для него и вечность будет тяжёлой и мучительной». Изборский клуб В святом Белогорье:
Луч надежды
Впечатление первое – шок
Как часто, увы, в нашу жизнь вместе со скорбями, трудами и недугами вползает червь сомнений: не бесполезна ли наша борьба, не слишком ли силён враг, виден ли вообще свет в конце тоннеля? «Русские ленивы», «русские пьют», «русские ни к чему не годны» – эти и сотни других, похожих на них нейролингвистических штампов явно или неявно, прямо или косвенно внедряются в наши расстроенные перестройками души с
помощью «ящика», гламурной журналистики и апологетов либерального монетаризма. Никогда не забыть мне убийственного «аргумента» Кудрина против того, чтобы наши финансовые накопления вкладывались бы в нашу же отечественную экономику: всё равно, дескать, разворуют, а там, за бугром, мы их хотя бы сохраним! И, надо заметить, президенты – что тот, что другой – «велись» на подобную чепуху. Путин до сих пор смотрит Кудрину в рот, поддакивает, цепенеет, как кролик перед удавом. Когда я слышал разглагольствования Кудрина, унижавшие – подругому это и не назвать – собственную Родину и собственный народ, я понимал: прямо на моих глазах совершается низость и враньё. Но, выезжая потом в близкие и дальние российские губернии, наблюдая всюду разруху и нищету, вызванные коррупцией и некомпетентностью («будто Мамай прошёл»), я и сам иной раз подспудно, против собственной воли начинал сочувствовать иезуитской логике «главного бухгалтера страны»: а может, он прав? ...Два дня, с утра до глубокой ночи, колесили мы – небольшой, но бравый десант «Изборского клуба» (А. Проханов, М. Леонтьев, М. Калашников, А. Нагорный, М. Делягин, всего около 15 человек) – по городам и весям Белгородской области. Принимающая сторона подошла к делу с полной серьёзностью и ответственностью. Она не ограничилась формальным приглашением в адрес председателя ИК А. А. Проханова: по велению губернатора Савченко Евгения Степановича для нас был составлен и – скажу, чуть забегая вперёд, – скрупулёзно выдержан жесточайший график. Пункт «свободное время» в этом графике отсутствовал по определению. Всё было расписано по минутам и часам. Ни одного зазора. Ни одного сбоя. Первая «установочная» встреча с губернатором и его командой состоялась в режиме «с корабля на бал» сразу по прибытии нашего «литерного» вагона из Москвы в Белгород первого июля. Затем одна за другой понеслись десятки встреч, круглых столов, выходов к прессе, визитов на крупнейшие предприятия области, музеи, храмы и монастыри. Под самый занавес – финальный разговор в уже знакомом зале Администрации Правительства области. Прощальный ужин с Евгением Степановичем и... галопом на вокзал. Как кадры в кинохронике, летят перед моим мысленным взором разрозненные картинки нашего двухдневного путешествия: могучие ангары холдингов «Агро-Белогорье» и «Приосколье» с офисами, которым позавидовала бы и иная нефтяная компания; биогазовая электростанция «АльтЭнерго» мощностью в два с половиной мегаватта; пятикилометровая в ширину и на четверть километра уходящая в глубину воронка самого большого в мире Лебедянского ГОКа; проведённый для нас митрополитом Белгородским и Старооскольским Иоанном покаянный молебен 33
рубрика в соборе Петра и Павла, что на героическом Прохоровском поле; стайки добротных коттеджей, разбросанные тут и там в агломерации двух основных областных центров. Коттеджи построены на земле, почти бесплатно выделенной властью не для нуворишей, но для учителей, инженеров и фермеров. Тридцать три тысячи таких участков за счёт государства обеспечены коммуникациями, силами самих людей застроены и введены в эксплуатацию. Столько же в ожидании своих будущих хозяев «обвязываются» дорогами, линиями электропередач, нитями газо- и водоснабжения. И отбою от желающих «вернуться на землю» в Белогорье не наблюдается. «Россию испортил не только квартирный, но и земельный вопрос, – в одной из бесед с нами полушутя-полусерьёзно вздохнул губернатор. – С этого-то вопроса мы начали исправлять ситуацию». Первое, что поражает и совершенно обескураживает скептический и недоверчивый ум «изборца» это, конечно, порядок. И чистота. Они всюду, как две руки одного тела. И они не деланные, не нарисованные «на холсте в каморке папы Карло», как это часто, увы, случается в наших Палестинах, особенно же перед приездом на «периферию» высокого московского начальства. Белгородский порядок другой: естественный, крепкий, органично вытекающий из здравого состояния белгородского человеческого организма. Поэтому он всюду: и на центральной площади столицы региона, и в дальней деревушке. Мне даже, грешным делом, показалось, что второй по величине город области, Старый Оскол, в некотором отношении даже выигрывает перед престольным Белгородом; он как-то по-особенному ухожен и украшен – словно красуется перед приезжими: смотрите, как я пригож! Нигде и ни разу не видел я за всё время перемещёний по области ни одного пьяного. «Некогда нашим людям пить, – пояснил нам в Старом Осколе заместитель мэра, – все до одного работают. Средняя зарплата по региону – двадцать тысяч рублей. А по ухоженности и обеспеченности соцуслугами на душу населения наш город дважды подряд занимал первое место в России. Потом нам, правда, намекнули: не подавайте больше своих заявок, а то и кроме вас есть желающие победить. Вот с тех пор мы и не высовываемся». Как советник губернатора Шанцева, я, смею надеяться, кое-что понимаю в городской проблематике. Но моё понимание, оказывается, было однобоким. Я видел по большей части нерешённые проблемы и невольно начинал верить, что эти сложные проблемы трудно или даже невозможно решить. В Белогорье же я с изумлением обнаружил, что решения есть. Вот пример: пассажирские автоперевозки в Старом Осколе осуществляет государственная диспетчерская компания. У неё на балансе нет автопарка, но зато 34
есть эксклюзивное право на организацию перевозок. Компания диспетчеризирует частников, намеренно перемешивая хорошие и «плохие» маршруты и создавая этим равные конкурентные условия для всех. В результате совершенно исключается почва для коррупции и недобросовестной конкуренции. Побрыкавшись для вида, частники привыкли и теперь спокойно работают. А в очереди на маршруты стоят те, кто хотел бы получить эту работу... Их десятки, и работающие перевозчики, чувствуя их дыхание в спину, стараются изо всех сил. Второй пример – местный красавец-стадион. Стоил он в строительстве около 340 миллионов рублей. Лужков, когда был в Старом Осколе, не поверил: «Да у нас в Москве за эти деньги и проекта не нарисуют!». Лужкову, конечно, виднее. Понятна и его «логика». Только жалко нашего бывшего мэра: не помогли ему шальные деньги, не уберегли от краха и разочарования. Где он теперь? Кто его помнит?
Впечатление второе: чудо
«Белгородский феномен» в окружении «немытой Росси» – это чудо: тут спорить не о чем! Чудо – это на сто процентов вспаханные и засеянные поля, дающие по 60 центнеров с одного га пшеницы и по 100 центнеров – кукурузы. Чудо – 5 процентов белгородского взноса в общероссийские закрома при том, что здесь проживает всего 1 процент населения страны. Чудо – малоэтажный строительный бум, в котором участвуют люди с невысоким уровнем доходов (средняя зарплата в области – около 20 тысяч рублей, и то она одна из высших в России). Чудо – могучие агрохолдинги со смешанным государственно-частным капиталом, работающие бок о бок с тысячами семейных ферм, созданных при помощи областного правительства. Чудо – качественные дороги и ухоженные дворы, музеи в самых отдалённых деревнях и развитая социальная инфраструктура повсюду, где ей надлежит быть. Чудо – почти полное отсутствие «чернобровых мигрантов» (своим работа нужна!) и спокойные, ясные, улыбающиеся лица людей. Кто-то очень лукавый и очень злобный давно и настойчиво пытается внушить нам, что мы, русские, после распада СССР не способны строить, творить, управлять. Это неправда, и она зримо являет себя на примере Святого Белогорья. Ведь труды и искания губернатора Евгения Степановича Савченко и его команды на протяжении последнего двадцатилетия происходили не в безвоздушном пространстве и не в тепличных условиях; условия для всех областных «начальников» ельцинской, а затем и путинской России были, в общем-то, схожие. Вот только результаты получилось разные! Одни губернаторы и министры – таковых большинство – проворовавшись и натешившись
рубрика
собственной дурью, канули в небытие, ничем не заслужив народного признания. Другие, одиночки вроде Савченко, не упустили своего исторического шанса, – и останутся в летописях новой России первопроходцами и героями. Белгородское чудо даёт всем нам ещё один важный (если не важнейший) урок. Когда вместе с остальными «изборцами» мы колесили по дорогам Белогорья, я никак не мог отделаться от чувства «дежавю». С одной стороны, не верилось, что мы всё ещё в России, а не где-нибудь в Голландии. С другой – нечто похожее я уже действительно видел раньше и даже видел в России, и притом не так уж далеко от этих мест. Такую же красоту и такой же порядок я встречал в Октябрьском районе Ростовской области, где главой тоже почти двадцать последних лет служит ещё один, очень похожий на Савченко русский подвижник – Евгений Луганцев. Что общего между ними? Что помогло им достичь выдающихся – по-другому и не сказать! – успехов в окружении всеобщего уныния, убывания и коррупции? Только лишь профессионализм и усидчивость? Очевидно, нет. В этих двух примерах русского прорыва есть нечто общее. И там, и там руководитель администрации, прийдя к власти, самостоятельно, на свой страх и риск, преодолевая отчаянное сопротивление чиновников федерального и местного Минобразования, волевым решением и вместе с тем строго в рамках закона ввёл в средних школах со второго по одиннадцатый класс... курс «Основ православной культуры». Помню, Евгений Луганцев описывал мне эту эпопею так: «Явились ко мне какие-то строгие дамочки, сначала из области, а затем и из Москвы, и давай меня стращать: «Какое право вы имеете своим решением в светской школе вводить религиозный предмет, хотя бы и факультативно?!» Я на всякий случай внимательно ещё разок вчитался в свои полномочия, прописанные в Законе о местном самоуправлении, и говорю им: «А вы, собственно, кто такие? Про вас тут ничего не написано. Ступайте своей дорогой!». Ну, покричали они, как водится, постучали ногами, организовали мне пару грозных звонков «сверху».... А я стою на своём: дескать, читайте закон. Потом всё как-то стихло. А когда у меня дела пошли в гору, когда район вышел из кризиса и стал первым в области по всем показателям, в том числе и по привлечению крупных инвестиций, эти «крикуны» и вовсе куда-то испарились». Казалось бы, небольшое и периферийное дело – введение основ в средних школах. Но это только внешне оно периферийное. Фактически же и Луганцев, и Старченко, каждый на свой лад, самоопределились (!) в своём служении Богу и людям, деятельно, а не только на словах, открыто и смело избрали Его своим
ориентиром, смыслом, целью и центром жизни. Со стороны это может показаться частным вопросом. Но в действительности это был глобальный поворот бытия, подвиг души «начальствующего», который своим свободным выбором и волеизъявлением содействовал Господу вернуться в нашу жизнь. И благодать Того, Кто есть любовь и «путь и истина, и жизнь», без Кого невозможно творить ничего благого, потекла в исстрадавшиеся души детей и взрослых, окропила поля, подчинила стихии и обстоятельства, собрала вокруг этих избранников Божьих столь необходимые им команды единомышленников. Как это происходит, как синхронизируется в пространстве зримого и незримого миров, мы не знаем, но зато мы точно знаем: это правда. Например, на стенах собора Петра и Павла, что воздвигнут в память о страшном танковом сражении под Прохоровкой в 1943 году, выгравированы восемь с половиной тысяч фамилий павших героев. И теперь местные мальчишки, приходя в храм, могут найти среди погибших и свои родовые фамилии, могут поклониться своим предкам. Как мощно это влияет на юное сердце! Или другой пример. В 2010 году, когда по всей Центральной России пылали лесные пожары и стояла невиданная сушь, к священнику в Сергиевом Посаде обратились местные фермеры с просьбой обойти крестным ходом их поля и попросить у Бога дождя. Сказано – сделано. В ближайшую субботу фермеры собрались у батюшки. Но не сорок, как вначале, а всего восемь, остальные «были заняты другими делами». Крестный ход состоялся, и на следующий день действительно прошёл дождь. Но не везде, а в «шахматном порядке»: только над теми полями, хозяева которых не разменяли встречу с Богом на «другие дела». Значит, и Белгородское, и Октябрьское чудо есть чудо прежде всего Божье. Но вместе и чудо рукотворное. Это чудо, которое Святые Отцы называли синергией Бога и человека. Это чудо очень не нравится тем, кто вот уже два десятилетия пытается поставить Россию на колени, разрушить её культуру и хозяйство, осмеять и очернить её историю, подменить её генетические мессианские коды европейским культом мещанства и потребительства. Отчасти это им удаётся, но только отчасти. На многих примерах из собственной жизни и жизни нашей страны мы видим, что Господь не оставляет Свой «Третий Рим», и, как бы наши недруги ни замалчивали благословенный опыт Святого Белогорья, он остаётся для всех нас надеждой и маяком, свидетельством правды Божьей и лабораторией русского будущего, куда, быть может, завтра или послезавтра поедут строители Святой Руси учиться жить и работать по-новому. 35
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
БОГ – И ПОРОГ. С Е РЕ БР ЯНЫ Й В ЕК , ХР ИС ТОС И Ч УЖ БИ Н А Бажен Петухов
С
еребряный век... Как часто мы испытываем сладкую магию от этих слов! И действительно – такие имена, такие изысканные произведения. А вместе с тем, вчитываясь в тексты поэтов этого направления в искусстве, не ощущаешь покоя и мира. Там царит какая-то онтологическая недосказанность.. Там почти нет Христа. Вместо него царит человек и вековечный сумбур страстей, которым в конечном итоге и поклоняется поэт, охладевший к Творцу. Автор этого короткого, но насыщенного материала даёт нам ясное представление о проблемах поэзии того времени. * * * Серебряный век – вообще начало века ХХ привычно считается у нас последним ярким этапом, «вспышкой» русской культуры. Между тем важна не только интенсивность, 36
но и спектр этой вспышки. А была она настолько же блестящей, насколько – увы! – и нежизнеутверждающей. Потому и угасла так скоро, с ходу разбросанная туда-сюда сапогами революции, которую, к слову, и приветствовала в большинстве своём перед этим. Но прежде, до того – каким болезненным, нездоровым пустоцветом декаданса распускалась эта культура в России! Достаточно сказать, что не было в Серебряном веке ни одного большого поэта, которого можно было бы назвать поэтом христианским: православие ушло из русской поэзии раньше, чем рухнула Российская империя. Куда же ушло? Тяжёлый вопрос… Но ясно, что нельзя назвать поэтом-христианином ни самого, быть может, высокого стихотворца того времени – Бунина (он был, скорее, как выразился Чулков о Тютчеве, всего лишь человеком
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА «религиозного сознания», способным понять, но не преодолевшим тяжёлых колебаний на пороге). Нечего говорить в этом отношении ни о революционно-инфантильном Есенине, главной темой которого осталась истерика об уходящей молодости, ни о замороженно-романтическом Блоке, пришедшем к латентному восхищению женственно-демоническим, губительным для психики-Психеи… Несмотря на мелькающие мотивы в стихах, не были поэтами-христианками ни Ахматова, ни Цветаева. Можно назвать только редчайшие христианские высверки
Но вот те, кто вынужден был и успел покинуть родину, чтобы сохранить её в душе, смогли вернуть в ней и в своей поэзии Христа. Эмигрантская поэзия «первой волны» дала новый смысловой расцвет как «звездам», блиставшим ещё в Серебряном веке, так и тем, кто до того только пытался слово сказать – да не было, о чём… В них проснулась вместе с тоской по родине неотъемлемая необходимость духовной соидентификации с нею. А как можно было достичь этой идентичности помимо Христа?
у Гумилёва (создаётся впечатление, что этот поэт погиб совсем ещё мальчишкой – так он юн в своих стихах). А евангельские стихи Бориса Пастернака в позднейшем его «Докторе Живаго» хороши, но не преодолевают программного для этого поэта отношения к бытию, к онтологии – как к театральному зрелищу, где он – всего лишь зритель в партере. Потому так легко и убедительно писал Пастернак и на революционные темы (ведь это тоже зрелищно, масштабно и красиво!). Скорее и ближе его к христианству подходил, быть может, непосредственный Мандельштам: Пастернак не смог пережить-написать ничего, сопоставимого с «Божьим именем, как большой птицей», вылетевшей из груди смешного, неуклюжего Осипа. Увы! Только подходил, уже в темноте, под единственной – красной звездой. И так же скоро и больно вылетела на волю из тела и душа Мандельштама… Век-волкодав совершил свой прыжок.
Они шли к Нему кровавыми дорогами Гражданской войны – и пустыми улицами одинокой, голодной чужбины. И многие – дошли. Вспомнили о Нём и такие былые любимцы публики, как Бальмонт и Игорь Северянин; с Его помощью обрели наконец свой голос и своё понимание смысла беды и надежды на грядущее новыемолодые поэты. И стали прекрасны. Через Христа они вернулись к России раньше, чем смогли вернуться в Россию. Они соединили для нас «обрыв» связи времён. Вот имена – они говорят. Георгий Иванов, Анна Присманова, Любовь Столица, ДонАминадо (Шполянский), Владимир Набоков, Арсений Несмелов, Владимир Корвин-Пиотровский, Мать Мария (Кузьмина-Караваева), Николай Туроверов, Георгий Адамович… Это ещё не все. 37
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
ЗНАМЕНСКИЙ
СТОРОЖ Прот. Михаил Ходанов
Воспоминания автора о периоде своего воцерковления в качестве приходского сторожа. (1988 год) Московский храм Знамения Божией Матери на Рижском вокзале находился во втором Крестовском переулке. При Советской власти он никогда не закрывался и был намоленной святыней. В народе его называли ещё храм Трифона-мученика – из-за находившейся в нём чудотворной иконы с частичками мощей этого древнего и весьма почитаемого всем православным миром святого. Мой духовник, известный московский протоиерей Владимир Ригин, крестивший меня в 1982 году, благословил меня уйти с мирской работы и устроиться сторожем именно в этот храм, где он раньше когда-то служил. Там я должен был воцерковиться, набраться опыта и только после этого подавать прошение о поступлении в семинарию. Батюшка направил меня к некоему Володе, старшему сторожу, моему будущему начальнику. Я нашёл его без особого труда. Володя был невысокого роста, с прихрамывающей походкой, в рабочей спецовке. Меня он встретил благожелательно. – Я поговорю со старостой, а вы подойдите чуть позже. 38
Через три дня мне был дан положительный ответ. Я ушёл с прежней работы, оформил трудовой договор с приходским советом храма – и вот меня наконец взяли в сторожа. Сказать честно, после загранкомандировок и «непыльной», а по многим меркам и престижной работы референтом-переводчиком арабского языка в Международном отделе ЦК КПСС (а я ушёл именно оттуда, заявив в отделе кадров, что переезжаю в другой город) я оказался у входных дверей притвора. Отныне я был должен закрывать храм после окончания службы, следить за поведением исповедников, вовремя гасить и зажигать лампады, вынимать свечки из подсвечников и класть их в ящики (их время от времени уносили в переработку). Для водосвятных молебнов (а они были постоянно) мне нужно было приносить заранее воду. К новой обстановке я, как ни странно, привык довольно быстро и с большой охотой выполнял все новые поручения.
БОМЖ РОМАН По окончании вечерней службы, когда уходил последний исповедник, я, сторож Михаил, закрывал за ним дверь на огромный засов. Делал все положенные дела, проверял, всё ли потушено. Потом вновь открывал входную дверь, обходил храм, заглядывал в пристройки и в туалет. Там могли прятаться бомжи. Одного из них звали Роман. Его мы, даже если и находили, оставляли из жалости ночевать в тёплом туалете. На приходе он имел свои неписаные привилегии, так как был старожилом храма, прибившись к нему более десяти лет назад. Когда-то у него была квартира в Мытищах, но Роман страдал манией преследования и предпочитал на квартире не появляться. Не исключено, что кто-то там его и припугнул. Сказал: съезжай, мол, с квартиры, не то придушим! Так или иначе жить в Мытищах он панически боялся. Потом вообще перестал появляться по месту прописки, стал скитаться по электричкам, ночевать на вокзалах, морально опустился. Квартиру у него, скорее всего, отобрали. Потом он каким-то образом «запал» на Знаменский храм. Там его из сердоболия стали подкармливать старушки-монахини. Больше
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
всего на свете он боялся милиции. Видимо, ему там когда-то здорово наподдали. Приходское начальство его терпело и практически никогда не выгоняло. Правда, работать Рома не любил и всячески избегал каких-то физических послушаний, чем неизменно раздражал помощника старосты Сергея Ивановича, невысокого человека с седой окладистой бородой и в чёрном чегеваровском берете. Но и он ничего не мог с ним поделать.
вала рожу», похоронила мать. На третий день встречаю на улице соседку, а она горько плачет. Оказывается, забыла с утра пойти на кладбище и «покормить маму завтраком». Теперь Бог на неё обязательно прогневается. Церковь до определённой степени облагородила все эти дикие практики. Поминальный столик обеспечил отток продуктов с могил в храм. Ну а распределение приносимого на канун между батюшками и работниками храма имело
КАНУННЫЙ СТОЛИК Итак, впустив в очередной раз Романа, терпеливо ожидавшего у входа и приветственно махавшего рукой, на территорию храма, я навешивал на калитку тяжёлый замок и провожал бомжа на кухню. Ели мы с ним в подвальном помещёнии. Там находились кухня с низким потолком, длинный стол со скамейками и большая икона на стене, перед которой нами совершалась молитва перед вкушением трапезы. В шкафах прятались остатки подношений на канун. Заказывая панихиды, прихожане несли на поминальный столик разную снедь – от печенья и конфет до сала и колбас, хотя мясо носить в храм формально воспрещалось. По окончании службы прислужницы забирали всё съестное и распределяли содержимое в несколько корзин. Самая хорошая, с дефицитными продуктами, относилась настоятелю и батюшкам. Остальное шло членам приходского совета, потом в просфорную и на кухню. Сторожа разбирали остатки – кульки с карамелью и печеньем – и уносили домой. Остатки – сладки. Моя мать всякий раз очень радовалась моей добыче. Кстати, традиция приносить продукты питания на канунный столик возникла как результат борьбы Церкви со славянским язычеством. В древности культ мёртвых предписывал кормить их души прямо на местах захоронений. Туда приносились мясо и прочие продукты. Считалось, что души умерших всё это едят, насыщаются и становятся сильными. Для чего это было нужно? Да просто их просили о чём-то, молились на их могилах. А как выполнить просьбу, если у души нет соответствующих сил? Вот и подпитывали души отборной снедью, а продукты рассматривали как умилостивительную жертву. Этот языческий обычай можно наблюдать и сегодня на праздник Святой Пасхи, когда тысячи людей приходят на могилы умерших и оставляют там куличи, яйца и прочие продукты. Всё это портится, протухает, воруется бомжами, поедается кладбищенскими собаками и склёвывается птицами. Похожий случай произошёл позже и в моей священнической практике. Моя соседкаукраинка, которая занималась знахарством и с помощью каких-то доморощенных молитв («За семью морями, на острове Буяне…») «заговари-
веское основание ещё в ветхозаветных традициях. В храме Соломона было принято делить части принесённых в жертву животных между первосвященниками и левитами, чтобы они, посвящённые Богу, жили и питались за счёт верующих. То же и наши батюшки. Берут корзину, а в кульках помимо еды – поминальные записки (помолиться о такой-то…). Их было положено читать.
АЛТАРЬ Через некоторое время настоятель храма, протоиерей Сергий Вишневский, добрый седой священник со светлыми лучистыми глазами, чем-то похожий на святителя Николая-угодника, благословил меня входить в алтарь. Я тихо открывал массивную северную дверь, заходил внутрь и клал три земных поклона. Потом переходил, крестясь, в южную часть алтаря мимо запрестольного образа Спасителя и начинал медленно обходить и целовать каждую из икон, закреплённых на стенах. Помню, особое впечатление по житию на меня произвела святая мученица Анастасия Узорешительница. Когда в Древнем Риме начались гонения на христиан, Анастасия выучилась на врача и проникала в застенки, подкупая стражей, чтобы облегчать 39
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
страдания заключённых братьев во Христе. Это была девушка из благородного сословия, но свои красоту и богатство вменила ни во что – и в конце концов приняла мученическую кончину. Её схватили во время очередного обхода тюрьмы, жестоко пытали и умертвили. Во время пыток она прославляла Христа. Прекрасная юная девушка – она навсегда осталась таковой в благодарной памяти христиан. Её душа, чистая и светлая, отошла ко Господу и там обрела покой и вечность. Я смотрел на её икону и думал о судьбах христианства. Как хорошо жить по Христовым заповедям, во всем полагаться на волю Божию, смиряться, любить всех по-братски, без грязи, не оскверняться плотью… Так жили первые христиане. И имели они такую сильную радость от общения со Христом и друг с другом, что по сравнению с ней, этой радостью, всё остальное – богатство, изобилие, слава, телесная красота, земная любовь и чувственные наслаждения – померкло для них и потеряло всякую прелесть. И в глубине души так хотелось в Колизей – испытать свою веру через пытки и смерть от диких животных!… Душа стремилась пострадать за Христа и быть с Ним. Пойти по пути святого Игнатия Богоносца, одного из древних мучеников, который конвоировался к месту казни в сапогах с вбитыми внутрь подошв гвоздями… А мы мучаемся от простой занозы и прыгаем на одной ноге, требуя сочувствия от жены, детей, родителей и соседей… Какие же мы стали немощные и духовно мрачные!.. На арене цирка святой Иг40
натий был разорван львами. На его трепещущем сердце, лежавшем на песке, запёкшейся кровью проступили слова – «Иисус Христос». За это его прозвали Богоносцем. Я прикладывался к иконам, потом становился на колени и с благоговением целовал высокий деревянный Крест, темневший в южном приделе (в храме было три соединяющихся друг с другом алтаря). У него была своя история. Когда-то с этим Крестом жители столицы встречали нетленные мощи Митрополита московского Филиппа, когда их перевозили из Отроча монастыря в Твери в Москву. Задушенный Малютой Скуратовым по приказу Грозного, Святитель остался для христиан исповедником правды и печальником о бедных и беспомощных людях. Поверхность Креста была умащена ароматами, и по алтарю распространялось тонкое благоухание. За окнами храма, убранными в решётки, наступала ночь. Горели приветливые огоньки в квартирах соседних домов, а за стеной храма доносился гул проходивших поездов. Мы с напарником Олегом ужинали, обсуждали высокие богословские предметы и пили чай со старыми пряниками. Олег был казаком, и сейчас, насколько мне известно, он – есаул. Я его как-то видел в конце девяностых на Архиерейском соборе в Свято-Даниловом монастыре в форме, с устрашающей нагайкой за голенищем сапога. Тогда же, в сторожах, он был ещё только начинающим христианином, худощавым, усатым, исполнительным и весьма бескомпромиссным. Иногда к нам спускались служившие вечернюю службу батюшки и разделяли нашу скромную трапезу.
БЛАЖЕННЫЙ Бывал у нас в храме и другой, настоящий юродивый – Вася. Внешне он был похож на епископа – высокий, почти двухметрового роста, с окладистой бородой и детскими голубыми глазами. По возрасту ему не было и тридцати лет. Во дворе храма он иногда играл в паровозики из щепок и любил разговаривать с детьми. Взрослых он избегал. Его приводила с собой мать – старушка в платке, одетая в чёрное пальто. Она носила очки с большими диоптриями, и её увеличенные глаза глядели на мир со смиренной беспомощностью. На морщинистом лице – многолетняя печать материнского страдания. Вдвоем они подходили к иконам, осторожно прикладывались к ним, благоговейно крестились на Распятие, а потом мать шла писать записки, а Вася занимал место у любимого окна с видом на внутренний дворик с деревьями и долго смотрел туда, задумчиво качая головой. Приезжали они откуда-то издалека и всегда задолго до открытия храма. Я открывал им вход-
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
ные двери и уходил по своим делам – зажигать лампадки, подливать туда масло, поправлять фитили. Вася любил поговорить со мной на серьезные темы. – Ну как жизнь-то молодая? – и уже улыбался, предвкушая ответ. – Да не такая она уж и молодая! – Это ты верно сказал! Живи так, будто нынешний день – последний в твоей жизни! – Стараюсь! – Вот-вот, старайся! А скажи-ка, времени сейчас сколько? – он склоняется ко мне, и на его бороде – капельки растаявшего снега. Я смотрю на часы. Он берёт меня за руку и смеётся: – Хорошие часы! Небось дорогие? – Да обыкновенные часы! – Нет, я вижу, что дорогие! Да ты и сам непростой! Поди, и машина есть? – Нет у меня никакой машины! Как будто не слышит: – Вот я и говорю – отвёз бы ты меня куда-нибудь по святым местам, а-а? – Вась, у меня нет машины! – Понимаю, понимаю. А и хорошо, что нет. А то сядешь на машину, да сразу в преисподнюю и приедешь… Знаешь, Миш, а я очень детей люблю! Чистая у них душа, не то что у нас с тобой! – Согласен! – Мишаньк, а ведь и мы с тобой когда-то были маленькими! И куда только всё подевалось… Вздыхает. Потом шепчет мне на ухо:
– А знаешь, почему я так рано в храм прихожу? Люблю, когда вокруг никого нет. Ты, допустим, не в счёт. Где много людей, там уходит молитва и начинается толчея. И Бог тоже уходит… Понял? Тут Вася начинает грустить и слёзы обильно текут по его щекам. – Когда я сижу около своего дома на лавочке, люди меня дразнят! Подростки на смех поднимают и вокруг виска пальцем крутят! А я разве обижаю кого? Мне вот только мать жалко, мучается она со мной. Ну да Бог им судья… А тебе ночью, когда дежуришь, никто не является? – Да вроде неполезное это дело – видения видеть. Так Святые Отцы говорят! – Да, дьявол хитёр – он и обличье Христа принять может. Мне умные люди про это сказывали! А есть такие дурачки, которым видения только и подавай! А потом и будешь кланяться рогатому всю жизнь! И у самого рога вырастут! Ну а покойники, когда их на ночь к вам сюда привозят, из гроба-то не выходят? – Не выходят. Мы, Вася, им Псалтирь читаем. То я, то напарник. За ночь и прочитываем! – Ты с ними осторожнее! А особенно старайся покойнику в глаза не смотреть! А то не ровён час, почудится тебе что-нибудь, так с ума от страха-то и сойдёшь! Да и вообще, где мертвец, там одно беспокойство. Помню, здесь в храме случай был, ещё до тебя, при Советах. Привезли как-то покойницу и на всю ночь крышку с гроба-то сняли! А сторожа спать улеглись! Так что ты думаешь? Покойнице крысы всё лицо объели, одни только глазницы остались! Родственники утром приехали отпевать, а там ни носа, ни губ, ничего! Скандал был страшный! Но замяли… Времена-то совсем безбожные были! Властям не пожалуешься! Скажут: ах вы, такие-сякие, в церкви отпевание решили устроить? Мракобесие разводить? Так вам и надо! Так что ты Псалтирь-то прилежно читай, не спи! И гроб закрывай обязательно! На всякий случай, понял? Это тебе мой совет. – Понял. Так и сделаю. – Васенька, пошли, милый, домой, а то на электричку опоздаем! – мать подходит к нам и виновато улыбается: – Совсем мой дурачок вас заговорил! А вы записочки наши в алтарь передайте, пожалуйста! Храни Вас Господь!
ПУТЕЕЦ Из прихожан на меня сильное впечатление произвёл Владимир – мужчина лет сорока с иссиня-чёрной окладистой бородой и грустными тёмными глазами. Два раза в неделю он приходил на вечернюю службу, вставал в притворе – и стоял, не шелохнувшись, до самого конца службы. Потом, когда все уже расходились, он прикладывался к Знаменской иконе Божией Матери 41
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
и к Распятию. Долго стоял на коленях, прижимался лицом к тёмному древу Креста и плакал. И неслышно просил о чём-то Господа, творя крестное знамение и совершая земные поклоны. От него почему-то всегда пахло луком. Иногда мы приглашали его поужинать, но он почти всегда отказывался, ссылаясь на нехватку времени и собственное недостоинство. Впоследствии выяснилось, что он работал путейцем – менял старые шпалы на новые, укладывал рельсы в Рижском направлении. Его окружали сплошная матерщина, опущенность и пьянка. Владимир страдал от алкоголизма. Он часто пил, уходил в запой, потом возвращался из скотского состояния к жизни, каялся и вновь спешил в храм. А чтобы от него не пахло водкой, заедал её, оказывается, луком. Оттого – и запах, который сразу привлекал к себе внимание. Вскоре он продал всё, что у него было в квартире, пропил всю мебель и жил впроголодь. Впоследствии следы его потерялись. Несмотря на всё своё покаянное состояние, он так и не смог избавиться от своего страшного порока и, говорят, умер чуть ли не под забором. Но я навсегда запомнил, каким возвышенным был Владимир во время молитвы, как сокрушался и каялся вечерами после всенощной, наедине с Богом. Глаза путейца смотрели на мир с библейской глубиной, и всякий случайный человек мог бы сказать, что перед ним – подвижник веры и благочестия, без пяти минут святой человек.
Я ВЕРЮ, ЧТО ТЫ ЕСТЬ! Алтарь ярко освещён. Идет всенощное бдение. У стены в нише стоят два диакона. На всех – желтые облачения. Трещат свечи по бокам запрестольного образа. Образ написан по стеклу, внутри – электрические лампы. От этого изобра42
жение Христа сияет, и сквозь зрачки Его очей тоже пробивается свет. Отец настоятель раскрыл на престоле Евангелие в красном переплёте и ищет нужное воскресное зачало. Скоро начнётся полиелей. Сквозь Царские врата видны лица прихожан. Люди стоят неподвижно и изредка крестятся. Исключение составляет бывшая балерина – пожилая прихожанка, которая часто кладет поясные поклоны, смотрит вверх, беззвучно улыбается и на её лице – слёзное умиление. Мальчики – дети прихожан – готовят свечи. Пономарь заправляет кадило. Справа и слева от престола – дорогие пёстрые ковры. Окна алтаря занавешены шторами, чтобы любопытные прохожие с улицы не глазели сквозь стёкла на богослужение. В ризнице, сверкая окладами, висят отреставрированные иконы. Чопорный по поведению прихожанин Георгий, получивший благословение помогать в алтаре, режет освященные литийные хлеба на аккуратные маленькие кусочки и поливает их вином, чтобы раздавать всем верующим после чтения Евангелия на полиелее. Прихожанин одет в чёрную водолазку и тёмные брюки, весь его вид чем-то напоминает католического пастора. Он об этом знает и любит одевать под водолазку белую рубашку с круглым стоячим воротничком. Георгий хорошо разбирается в службе и со знанием дела рассказывает страшные истории про последние времена: – Слушай, брат, придёт время, когда в Сибири вновь лагеря будут строить, а христиан – переписывать. Многие тогда по этапу пойдут. И будут всех мучить. Специальные приспособления придумают, психотропные средства разные. Мучения будут такие, каких ещё свет не видывал. Так
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА что пора, брат, сушить сухари да перебираться в Саров, к канавке преподобного Серафима, где прошла своими стопочками сама Матерь Божия. Преподобному было откровение, что туда Антихрист не пройдёт. Господь не попустит. А ещё в Иерусалиме храм построят, и там будет антихрист сидеть. А взойдет он туда сквозь Золотые ворота. Их тоже воссоздадут. В Израиль уже и камни завезли, и богослужебные сосуды изготовили. Только вот арабы сильно против – воюют с ними, оттягивают для нас время, чтобы мы могли ещё покаяться во грехах своих! Тут меня отводит в сторону гривастый чтец Валера, в прошлом – московский хиппи и диссидент – и начинает менторски, раскатистым басом объяснять, как надо читать заздравные и заупокойные записки. – Видишь записки с двумя галочками? Они стоят по червонцу. Не вздумай читать их сам, а сразу передавай настоятелю. Другие, попроще – с одной галочкой или с синей пометкой – давай диаконам. А сам читай всё, что останется! Всё равно это будет целый ворох! Делись с ребятами, а сам старайся пробегать всё глазами по диагонали! А что прочитать не успеешь – перекрести и скажи: «Помяни, Господи, о здравии их же имена Ты веси»! И ещё! Записки могут передавать и через дверь во время службы. Что бы там ни передали, сразу же беги с ними к настоятелю, если он не занят, или же к старшему алтарнику. Внутри могут быть завёрнуты деньги. Это всё батюшкам. А знаешь почему? Их молитва – благодатна. Наша с тобой – не такая! Небо и земля, вот какая наша с тобой молитва по сравнению с ними, ты понял? Вот люди им и несут. А батюшки иногда с алтарниками делятся. Это, дорогой ты мой человечек, наш дополнительный заработок. Вот так. Ну ты-то, конечно, далеко пойдешь, да? Тебе все эти подачки ни к чему! Как же, как же! В семинарию поступишь, сан примёшь, мы у тебя благословение брать будем! Очень хочешь, да, признавайся? В глазах-то гордынька ох как блеснула! Слушай, а ты случайно не грузин? Фамилия у тебя какая-то нерусская. Да и сам ты на восточного человека смахиваешь. Да ладно, не обижайся! Это я так, к слову! Открываются Царские врата. Священники выходят на солею, спускаются вниз и выстраиваются в два ряда – по правую и левую сторону от иконы праздника, лежащей на аналое. Дьякон подает кадило настоятелю, кланяется, берёт большую свечу, и начинается полное каждение. На клиросе поёт хор из пяти человек. Выделяется профессиональный бас, ему подпевают тенора, звучит контральто. Певчие в большинстве своём молодые люди. Они уже давно акклиматизировались на приходе и подрастеряли чувство благоговения к службе. Часто я слышал хихиканье и шепотки на их пятачке за клиросной иконой, видел, в каких легкомысленных одеждах они приходят в храм.
Своими наблюдениями я делился с опытным пожилым чтецом и бывшим фронтовиком Николаем Петровичем Поповичем, к которому изначально почувствовал сердечное расположение: – Мишенька, ну что ты хочешь?! Это же нецерковные люди! Им дана такая редкая возможность – воцерковиться, стать духовными, коснуться Источника воды живой! А они – хи-хи да ха-ха! Понятно, дело молодое, кровь играет! Но какой пример они всем подают? Сплошной соблазн! Как были светскими людьми, так и остались! Куда-то не поступили, где-то не удержались, лишились места – и прибились по блату к храму, чтобы подзаработать! А душа-то отстоит далече! Нет бы посоветоваться, спросить батюшек – как жить дальше, что делать? Куда там – они сами «всё знают»! Служба ещё не кончилась, а все певчие из храма уже гурьбой бегут! Беда! Но не все такие, не думай! Отец настоятель кадит народ. Все склонились в поклоне. Певчие продолжают переговариваться. Они знают, что от них многое зависит и что без пения – нет службы. Поэтому уверены, что замечания им не сделают. А и сделают – так сразу же и забудут. В тишине читается воскресное евангельское зачало. Кто-то закашлялся. Неожиданно закричал на всю церковь младенец. На маму стали оборачиваться, и она поспешно вышла в притвор. – «Во едину же от суббот, Мария Магдалина прииде, ещё сущи тьме, на гроб…» И шло повествование о бесстрашных жёнахмироносицах, которые спешили ранним воскресным утром к погребённому Учителю… Я слушал слова благовестия, и праздничное, радостное и возвышенное чувство охватывало душу и высвещало все её уголки. Как это красиво – «жёны-мироносицы»! И «мир», и «мирро» – всё в одном удивительном слове. А «текли» жены, то есть бежали, ко гробу, где они найдут одни только свитые погребальные полотна, а Господь уже воскреснет, и не будет Его среди мёртвых. Вот мироносицы заходят в тёмную пещёру, а она – пуста. Женщины оборачиваются и видят позади себя белого ангела, и он спрашивает их: – Что вы ищете Живого среди мёртвых? Его здесь нет. Он воскрес! Древний Иерусалим, раннее утро, и уже высохла роса на тёмных оливковых деревьях. И камень отвален от гроба. Ещё нет восхода солнца, ещё заря лишь только продела светлую нить по густому синему горизонту. И не написано ещё ни одной церковной службы – ни Литургии, ни Третьего Часа, ни Девятого. Нет ещё и нас самих – обременённых, изломанных, исстрадавшихся в обстановке безверия людей последних времён, связанных со Христом лишь каноническим текстом Писания, житиями почивших святых да своей немощной молитвой. Но уже кричит петух, возвещая о приближении дня, который изменит всю историю человече43
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА ства, и люди узнают, что Христос – воскрес и что смерти нет. Неподвижно раскрыты листья смоковниц. Редеющие сумерки с влажным запахом трав скрадывают торопливые шаги женщин. Мироносицы несут апостолам невыразимую радость, великую веру и светлую надежду. Он, любимый Учитель, воскрес – и не увидит больше никто Его изъязвленного тела, печати смерти на челе, восковую сине-белую бледность Божественного лика… Через всё рассветное небо пролетела и закатилась за Иудейскую пустыню падающая звезда. Господи, как же хорошо, что не будет отныне скорби и вселенского мрака!.. Закончилось Евангелие, священники гасят свечи. Выключается большое паникадило, и хор начинает предпостовое пение: – «Множество содеянных мною лютых…» Сложные мотивы, созвучие голосов, мощный бас. Верующие становятся на колени. Ощущение греховности, стыда за прожитую жизнь сжимает моё сердце, и хочется горько и безутешно плакать. Но вместе с тем и трепетное просветление рождается в душе, и мерцают в сознании слова «Воскрес, воскрес!» О, Боже, если Ты есть Любовь, прости меня и помилуй! Я немощен и ничего не могу без Тебя! Я верю, что Ты есть и что Ты защитишь меня! Кто я такой, Господи, – а Ты помнишь, не забываешь меня! Я чувствую приближение Твоё, и оно такое тихое, как рождение жемчужной росы на краю оливкового листа в ночном Гефсиманском саду! Как счастлив я, что Ты извлёк меня из суеты этого тёмного мира, где не было мне никакого пути вперед, но только лишь одни злые обстоятельства преграждали мои шаги, и многоликий грех, разлитый мертвящим покровом по улицам города, сковывал биение жизни и леденил сердце страшными призраками! Под сводами храма Твоего стою я и внимаю дивным песнопениям. Как хорошо мне, Господи, рядом с Тобой, и всех я готов простить и не держу ни на кого зла и хочу только одного – чтобы не прерывалась та таинственная и лучезарная благодать, которую Ты изливаешь с небес на людей земли. Сколько тысячелетий прошло, и сколько сменилось поколений – и только Ты неизменен и по-прежнему любвеобилен. Так же, как я сейчас, благодарили Тебя в веках тысячи тысяч уст – и молитвы срывались с губ, горячие и искренние, и трепетали сердца у тех, кого сегодня уже давно нет среди нас: у крестьянки эпохи Возрождения, жавшей в поле, у блаженного африканца Августина из Карфагена, у апостолов, у христианмучеников в подвалах Колизея, у византийских императоров, у инока в келье, у женщины из средневековой Фландрии, ожидающей родов, у Пушкина в Михайловском, у рыдающей петербургской прачки, склонившейся над кроваткой с умирающим сыном, у царственных страстотерпцев Романовых в Тобольске… 44
Нет конца молитвенному общению с Тобой! Уходят в Твои обители одни, но тут же рождаются другие, подхватывая их прерванное молитвенное дыхание – и так без конца. Но те, кто был верен Тебе и не отчаялся, не пал духом, не изменил данным Тебе обетам, – те не сгинули, не исчезли, не пропали в царствах Аида! Они упокоились в Отчих недрах Твоих и наслаждаются вечной любовью. Чистой, тихой радостью и светлым блаженством. Там, у Тебя, не может быть скучно и пресно, как утверждают злые и неверующие языки! Мир и покой – что может быть лучше и выше для нас, странников в ночи, утомленных от болезней и тягот жизненного пути? И я так хочу к Тебе в места небесного упокоения, где не будет больше ни слез, ни болезней, ни измен, ни печалей. Где душа моя встретится на нивах Божиих с теми, кого я так любил в земные дни свои, кто был близок мне по крови и духу – всех своих родных и близких, всех моих учителей жизни… как же хорошо нам будет всем вместе – там, где нет места ревности и мукам, насилию и пошлости, где Ты навеки изгладил из Книги Бытия всякое торжество зла!.. Я думаю о Тебе как о сокровенном Источнике жизни и связываю с Тобой образы зари, бездонных звёздных россыпей на небосводе и восхода! Вызывая в сердце чудесные видения заснеженных гор, звонко бьющего из-под земли родника, чистой молитвы, зажжённой свечи из благоуханного пчелиного воска, синих храмовых куполов, я живу Тобой и всей душой и телом ощущаю в Тебе, и только в Тебе, полноту Отцовства и Материнства, Совершенного родительского Начала, в котором я, как счастливый младенец, растворюсь, растаю как воск и познаю Твою бесконечную любовь и не постыжусь своего смирения и покорности перед мудростью Твоей!..
ИСПОВЕДЬ БЕЗ СЛОВ Прошла зима, и наступил апрель 1988 года. Чтобы поступить в семинарию, мне нужно было испросить благословение у опытного старца. Но к какому старцу идти? И тут чтец Валера неожиданно предложил мне поехать под Нижний Новгород к своему духовнику отцу Иосифу. – Не пожалеешь. Я его давно знаю. Это самый старый архимандрит в России. Он всегда был независим от властей. Поэтому к нему до сих пор тянется верующая молодёжь. В прошлом старец сидел. Зовут его отец Иосиф. Ныне здравствующий Патриарх Пимен лично предложил ему стать наместником Валаамского монастыря, но батюшка отказался. Он предпочитает уединение. Мы к нему ездим раз в три месяца. Он живёт и служит в заброшенной деревне Внуты Нижегородской области, в сельском деревянном храме Успения Пресвятой Богородицы. Во Внутах, кроме двухтрёх соседей-алкашей, больше никого нет. Все
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
разъехались кто куда. Понимаешь? А мы привозим ему продукты. С ним живёт слепая монахиня, мать Варвара, добрая женщина. Последний раз отца Иосифа забрали в 1985 году. За религиозную пропаганду среди молодёжи. Батюшка – опытный старец. Поговоришь с ним, возьмешь благословение. Ты же пришел сюда, чтобы в семинарию поступать? Я тебя правильно понял? Или хочешь всю жизнь простоять у дверей и общаться с бомжами? Что ж, это тоже смиряет. Ведь смирение – это главная цель христианина. А вам, иудеям, это особенно нужно. Ну чего ты сразу глазами-то засверкал? Не обижайся. Я пошутил. Ты – простой русский парень Мишако Ходанишвили! Ха-ха-ха! Это были обычные добрые шутки в стиле Валеры. На предложение чтеца моё сердце загорелось. Поехать за советом не в соседний район, а за целых 800 километров от Москвы, сойти на каком-то полустанке и часов шесть шагать по лесу до заброшенной деревни выглядело весьма романтично. С нами вместе на поезд пришли жена Валеры – художница Лена, и ещё одна семейная пара. Мы взяли с собой тяжёлые рюкзаки с консервами, бутылки водки и санки. Водка была необходима по той причине, что старец за реставрацию храма расплачивался с рабочими из соседнего села только алкоголем. Больше они ничего у него не брали. Ни денег, ни продуктов. Огненная вода была в тех местах единственной разменной валютой. – А ты этим, Михаил, не искушайся, – сказал мне Валера. – Старец их не спаивает. Тут действу-
ет другой принцип. С паршивой овцы хоть шерсти клок. И для местных жителей это тоже полезно, раз они по-другому не могут. Для спасения души. Хоть и пьют, но зато храм восстанавливают. Как говорится, умрут не зря. В поезде мы ехали бесконечно долго. Пейзажи за окном были однообразны – снег, тёмные леса, редкие фигуры людей и покосившиеся дома. Сосед по купе ночью надсадно храпел и сбивал моё романтическое настроение. Приехали мы на станцию назначения днём, выпрыгнули из вагона – и поезд тут же тронулся с места, набирая скорость. На полустанке с названием Анциферово мы остались одни. Напротив стояло одноэтажное здание захолустного вокзала. Мы купили обратные билеты, вышли на воздух и направились к заснеженной дороге. Она уходила в лес и терялась в темноте. Мы шли часа три без остановки. Вокруг возвышались вековечные ели, берёзы, крутые сугробы. Быстро смеркалось. Лес выглядел угрюмым, и дорога тянулась за горизонт. Вдруг сзади показался автобус, и суровый шофёр с непроницаемым лицом открыл нам двери. Обрадованные встречей, мы втащили в салон тяжёлые вещи и быстро проехали оставшийся путь. – Это по молитвам отца Иосифа! – сказала мне тихо Лена и перекрестилась. – Тут никогда зимой автобусы не ходили! …Скрипел снег под ногами, между забитых деревенских домов вилась узенькая вытоптанная тропинка. За изгородью высокой избы стоял и смотрел на нас седой старец, с патриаршей бородой и выцветшими глазами. Рукою он гладил огромного рыжего пса, который рычал на нас и скалился. – Благословите, батюшка! – сказала Лена, и старец, перекрестив её, пригласил всех нас в дом. Видимо, он привык к гостям. Мы расположились в комнатке, украшенной иконами. На боковой стене – искусно сделанный лес из еловых веточек, бумажные белки; преподобный Серафим Саровский кормит с рук медведя. Над головой святого летают беззаботные птички. За окнами – густой ельник. Все сучья покрылись коркою прозрачного льда, и лес звенит. Облака – как нескончаемая пелена, как растянутый, низко стелющийся туман. Тает и капает снег с крыши. К храму поднимается сырая чёрная дорожка. Отец Иосиф – в рубашке и широких штанах, на ногах – сапоги. Ему около девяноста лет. Жизнь его сурова – служба, хозяйство, молитва, короткий сон. Он родился в Туле, после революции был арестован и двадцать восемь лет провёл на Соловках. Потом служил в Вологде, а в последние годы обосновался в этом глухом месте, где лишь одна тишина, суровый быт и ежедневное упование на Бога в заботе о 45
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА хлебе насущном. Последний раз старца забрали несколько лет назад, мучили, надевали, по его собственным словам, обруч на голову. – Ты – антисоветчик! – заявили ему при обыске. «Ширяли везде штырями», «сбили образа на пол», «набежали в алтарь». Выпили весь «Кагор», предназначенный для Евхаристии. После освобождения отец Иосиф долгое время «ходил по стеночке». Мы приехали к нему под воскресенье, накануне всенощной, и скоро должна была начаться служба. Все личные разговоры были отложены на вечер. Храм находился на горе. Вокруг него в сумерках виднелся погост. Над старыми могилами нависли столетние ели. Их раскидистые лапы скрывали от глаз покосившиеся кресты и надгробия. Внутри было натоплено. Отец Иосиф сам следил за храмом – помощников не было. Разве что случайные приезжие. С помощью двух печей он поддерживал тепло для проведения службы, там же пылающим углём от березы заправлял кадило. Повсюду горели лампады. Над престолом в алтаре – тёмная бархатная сень, сквозь окна ещё заметны уходящие за горизонт лесные холмы. За всенощной я читал на клиросе, подпевал вместе с батюшкой на каноне. Обстановка располагала к созерцанию и просветлённым мыслям. На многие километры вокруг не было человеческого жилья, а церковь работала, мерцали огоньки перед глазами, курился в кадиле ладан, и возносились песнопения. Во время первого часа отец Иосиф вышел на исповедь. После положенных иерейских молитв он обратился к нам с краткой проповедью: – Пусть сердце подскажет вам, в чём надо каяться. Все мы – грешники, но слёз у нас нет, и плакать мы не умеем. Будем же просить у Бога прощения, чтобы Он растопил наши сердца, затвердевшие в окамененном нечувствии! А сейчас вспоминайте свои грехи, мысленно произносите их пред Господом – так, будто нынешний вечер – последний в вашей земной жизни… Суровый и величественный вид батюшки – в митре, в облачении, с сияющим наперсным крестом поразил меня. Перед нами стоял старец, исполненный духовной силы и красоты. Худощавый и высокий, перенёсший жестокие испытания в долгой неволе, он смотрел на нас со строгостью и состраданием. И за его плечами невидимо представала вся прожитая им тяжкая жизнь – лагеря, лишения, побои. Наша молчаливая исповедь длилась долго. Мы стояли, вспоминали прошлое, переживали заново свои падения. Потом наступил момент, и мы начали буквально рыдать, и от слёз на душе было такое очищение, подобное которому я не испытывал нигде и никогда – ни прежде, ни после. Я подошёл под разрешительную молитву. Старец накрыл меня епитрахилью, и я почувство46
вал, как голову мою пронизала какая-то дивная свежесть, и стало легко, удивительно легко на душе… За трапезой отец Иосиф говорил нам горькие слова: – Продолжается развращение, всеобщее отступление от Бога. Скоро наступит время, когда оставшихся верующих объявят сумасшедшими за то, что они не участвуют в общем пороке. Из всех религий сделают одну. Она объявит грех нормой и освятит разврат. На места совестливых священников поставят приспособленцев. Они окончательно извратят веру. Если народ за ними пойдёт, то не будет ему уже никакого спасения. Нам сейчас Патриарх нужен такой, как Тихон! Вот был духовный вождь! Тогда, может быть, ещё будет дело. А нынешний – всё выжидает! Разве ж так можно? Ни рыба ни мясо!» На мою просьбу благословить меня на поступление в семинарию и принять в дальнейшем священный сан он ответил: – Господь да благословит тебя на всякое дело благое! Поступай, а там видно будет! Я встал на колени, и он осенил меня крестным знамением. После обеда мы тепло попрощались со старцем и пошли обратно на станцию. Дорога назад была лёгкой, а настроение – хорошим и солнечным. Приехав в Москву, я в течение нескольких дней ощущал себя обновлённым.
ПОЕЗДКА В ЛАВРУ Отец Владимир, выслушав мой рассказ об отце Иосифе, задумчиво сказал: – Что ж, хорошо сделал, что съездил. Но вот тебе мой совет: испроси-ка благословение ещё и у старцев из Троице-Сергиевой лавры. Они всетаки люди более известные. Что ж, приказ есть приказ, и я поехал в лавру. Поезд шёл в Загорск почти полтора часа. Останавливался на всех станциях, гудел, дёргал сцеплениями. Несколько раз кто-то пытался сорвать стоп-кран. В вагоне ехало много верующих. Их можно было узнать по особым выражениям на лицах. Мужчины отличались суровым взглядом, имели длинные волосы и бороду. Одежда их оставляла желать лучшего – толстовки, безразмерные штаны. На кронштейнах висели их нехитрые пожитки – мешки, сумки. В руках – духовные книги, молитвословы. Верующие женщины делились на два типа – старых, в платках, шапках, в роговых очках, – и молодых, с чистым взглядом, бледным лицом и внутренней сосредоточенностью. На каждой остановке подсаживались пролетарии, легко узнавали друг друга, кучковались и начинали резаться в карты. Дети смотрели в окна и на карточный мат-перемат внешне не
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
реагировали. Но в своих маленьких душах, наверное, складывали всё сказанное в уголки памяти – до поры до времени. А за окнами светило солнце, мелькали перелески, какие-то дома, открывались и медленно проплывали по ходу поезда просторы полей и равнин. Вот пролетела наискось быстрая чёрная птица. В синей вышине растворился белый след самолёта. На стекле шевелила крылышками муха. Потом она поползла куда-то вверх, взлетела – и села на рукав рясы благообразного батюшки. Тот увидел её и недовольно дёрнул рукой. Заплакал ребёнок. Поезд медленно подходил к конечной станции. На предпоследней остановке в вагон вошёл развязный продавец газет и, никого не спрашивая, стал пересказывать содержание «Московского комсомольца». Голос его звучал менторски, надменно, и все сидевшие в вагоне притихли – кто с покорностью, кто с недовольством. Действительно, почему эти газетчики и книгоноши считают себя вправе врываться в нашу личную жизнь и производить там кавардак? По сути, он – просто мелкий амбициозный хам. Просто – нагл, и хочет на нас заработать. Но наверное, похожий принцип существует везде. Чтобы получить власть и место под солнцем, надо непременно плеваться и орать, обманывать и угрожать, презирать и ненавидеть. Вдруг голос торговца смолк и раздался перелив гармони. Из тамбура к нам шагнул пьяный мужичок – и запел: «Куда ведёшь, дорожка милая, Куда ведёшь, куда зовёшь?..»
И таким задушевным вдруг повеяло и от этого мужичка, и от песни, что все в вагоне растаяли, лица людей просветлели, и некоторые женщины прослезились. Может, вспомнили что-то далёкое, юное и безвозвратное? И моё сердце – тоже сжалось. Я подумал: вот мимо меня проходит моя Россия, которую уже не вернуть… Показался вокзал. Ларьки, оглушительная музыка и разбитной женский голос, истошно кричавший: «А я люблю военных, красивых, здоровенных, Ещё люблю крутых и всяких деловых!» Нищие толпились около туалета. Батюшка в чёрной рясе и в камилавке размашистым шагом шёл сквозь вокзальную суету. За ним поспешали две монахини. Вороны ходили вразвалочку по тротуару и склевывали кем-то брошенный хлеб. В лавру вела улица с домами в два ряда. Она шла с наклоном вниз. Звуки шагов эхом отдавались в пространстве. Листва только-только начала распускаться, и апрельские запахи волновали сердце ожиданием таинственного чуда. За домами простучала колёсами электричка. Моей головы коснулись набухшие почки с наклонившейся ветки тополя. За поворотом показались золотые и синие купола Троице-Сергиевой лавры, духовного центра русского православия. Перед входом в лавру на площади – толпа нищих. Они дёргают тебя, подсылают золотушных детей, требуют милостыни, ругаются матом. Среди них – пришлые монахи и священники с коробами на груди – тоже просят. На скамейках – пьяные бомжи, они глядят заносчиво, в их глазах – кондовая проза жизни. Позже я удивлялся – почему лавра совершенно не действует на них положительно? Но позже понял – так удивляться можно и революциям, и убийству. Всё это – греховные аномалии, не подлежащие здравому осмыслению. На территории монастыря царил порядок, Всё было убрано, вскопано и выметено. Около алтарной части Духовской церкви – несколько надгробий, между ними – нежная зелёная трава. Богомольцы спешат взять святую воду из кладезя в часовне напротив колокольни, направляются в Свято-Троицкую церковь, где покоятся честные мощи преподобного Сергия Радонежского. Внутри древнего храма – треск свечей, приглушенные звуки людской речи. Хор поёт акафист: – Радуйся преподобный отче Сергие, скорый помощнике и преславный чудотворче! Иеромонах перед ракой читает записки о здравии, потом берёт в руки Евангелие: «Приидите ко Мне, все труждающиеся и обременные, и Аз упокою вы…» Дивно и сладко было мне слышать эти слова. Казалось, что рядом со мной невидимо стоит сам Христос, исполненный силы, славы и любви к нам, недостойным. 47
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА На иконостасе, тёмном и бликующе-золотом, образы, потемневшие от времени. Некоторые из них писал преподобный Андрей Рублёв, ученик Сергия. Перед подъёмом в три ступени к раке – очередь, но она быстро проходит. Справа – большой подсвечник – там лес свечей самой разной величины. Все хотят поставить свечи поближе к Преподобному. На солее надо трижды перекреститься и трижды же совершить земной поклон. Потом все подходят к раке и с благоговением три раза прикладываются к её поверхности, движутся к спуску. Некоторые успевают взять благословение ещё и у читающего батюшки. А внизу, у колонны, стоят молящиеся и наблюдают, как мерцает огонь в разноцветных лампадах над ракой великого святого Древней Руси.
ОТЕЦ НАУМ Чтобы попасть к отцу Науму, – он принимал в братском корпусе лавры, – нужно было пройти сквозь проходную. Там сидел бородатый страж с тусклыми глазами. Ему, вероятно, давно уже все примелькались. Народу к старцам приезжало великое множество. С разных концов России сюда ехали верующие со своим горем и самыми разными проблемами. Большей частью это были простые люди, нередко полуграмотные. Но попадались посетители и с высшим образованием. В предбаннике, где располагалась келия старца, было душно. Кто стоял, кто сидел. В углу какой-то худой человек истово читал псалтирь и помянник. Между стоявшими находились и батюшки из далёких приходов. Преобладали женщины. Обстановка была напряжённой, все ждали своей очереди. За дверью отца Наума решались судьбы, давались ответы на жизненные и духовные вопросы. Он был опытным духовником, по характеру – человек-практик, с суровым началом и немногословный. Однако на приём к отцу Науму я не попал. Старец, видимо, по внутреннему наитию вызывал к себе тех, кто более всего в нём нуждался. Несколько раз вплотную подходила моя очередь, но отец Наум меня упорно не замечал, быстро проходил мимо и приглашал кого-то другого. Может, игнорирование маститым старцем моей персоны было вызвано тем, что я пожаловал в лавру в костюме и с галстуком – и он меня смирял. Но, помню, расстроился я тогда здорово и воспринял случившееся как дурное предзнаменование. Раз старец не принимает, значит, точно, почуял во мне что-то неладное. Увидел мои грехи, прозрел греховную сущность. Что делать?.. На следующий день я вновь приехал из Москвы в лавру к отцу Науму. И опять безрезультатно. То же самое повторилось и на третий день. На проходной меня уже узнавали. Тот же дежурный высунулся из будки и с сочувствием сказал: 48
– Не расстраивайся! Здесь таких, как ты, воз и маленькая тележка! Некоторые по пятьдесят раз приезжают – и всё без толку. Ну и что? Народу у батюшки – не продохнуть! Терпи! Если действительно надо – примет! А не примет – значит, на то Божья воля! Вот так!
В КЕЛЬЕ ЛЕЙТЕНАНТА ПАВЛОВА В свой заключительный визит я не сумел проникнуть к отцу Науму даже в предбанник. Народ теснился на улице и молчаливой очередью огибал здание корпуса, теряясь за углом. Простояв почти полдня, я понял, что отцу Науму, наверняка уже выделившему меня намётанным глазом, я пришёлся не по душе. «А пойду-ка я к отцу Кириллу! – вдруг подумал я. – Чем он хуже батюшки Наума? Может, там очередь меньше?» На улице грело весеннее солнце. Асфальт
был влажным, и по его бордюру пробивалась зелёная трава. Грузовая машина с продуктами стояла в глубине корпуса. Её разгружали два молодых послушника. Раздался колокольный звон, и стая белых голубей стремительно облетела монастырь. Келья отца Кирилла находилась на втором этаже соседнего здания. Перед окном старца кто-то подвесил кормушку – и множество птиц с щебетом летало вокруг окна, требуя хлеба. Отец Кирилл, по слухам, был тот самый герой Отечественной войны, легендарный лейтенант
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА Павлов, который до конца отстреливался в знаменитом доме Павлова в Сталинграде. Выжив, он дал обет Богу стать священником. Видимо, подлинный переворот произошёл в его душе в те грозные военные годы. А может, он вырос в верующей семье, и по жизни его вела молитва матери.… В те годы это случалось часто. Так или иначе он исполнил принятое решение, принял сан, а через некоторое время – иноческий постриг. Его земным приютом стала лавра. Незлобивость отца Кирилла, умение сострадать человеку и общая расположенность к нему со стороны братии привели к тому, что иеромонаха возвели в чин архимандрита и сделали духовником обители. Впоследствии, в 90-х годах, он исповедовал и Святейшего Патриарха Алексия II. На исповедь к нему ходило много семинаристов. Его действительно любили. Сухощавый, с длинной раздвоенной седой бородой и добрыми уставшими глазами, он умел успокаивать людей самыми простыми словами, но звучали они у него всегда весомо и сильно. Замечено, кстати, что народ часто предпочитает слушать не высокоумного богослова с эрудицией и богатым словарным запасом, а простого и любвеобильного священника, подчас даже без всякого семинарского образования. Почему? Да потому, что люди внутренне чувствуют, где и у кого скрыта подлинная любовь к ближнему. Этим прежде всего ценен любой священник и вообще христианин. Позже я наблюдал это на себе – говоришь с людьми, витийствуешь, нанизываешь богословские фразы, а народ зевает и смотрит по сторонам. И – не верит тебе ни на грош. А к другому, немудрёному батюшке бегут толпами – а он и говорит-то с ошибками. Не хочу оправдывать ни невежество, ни неграмотность некоторых священнослужителей. Но всё-таки встречаются среди них люди – совершенно от сохи, без всякого образования, а скажут тебе слово – и ты бросишь всё и пойдёшь за ними. А за умным, интеллектуальным и всезнающим не пойдёшь ни за какие коврижки. Ибо у одного ты чувствуешь великое любящее сердце, а у другого – высокомерие, гордыню и полное «отсутствие присутствия». Таким христианином сердца был и отец Кирилл, в миру – Герой Советского Союза. Правда, сам он никогда не подтверждал этот слух. Но мы приписывали это его личной скромности. …Я прохожу в дверной проём, и меня окружает прохладный полумрак. Поднимаюсь на второй этаж. Скрипит лестница, по стенкам аккуратно развешаны иконы. Меня окружает тишина. В коридоре тикают напольные часы с противовесами. Высокий келейник с бородой и в подряснике уточняет цель моего прихода. – Отец архимандрит пока у себя. Но скоро он уйдёт на трапезу. – Может, успею? – Помоги тебе Господь!
Перед дверью старца – три человека. Они както моментально входят и выходят. По очереди. – Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас! – Аминь! – слышу я в ответ. Это значит – можно заходить. Я открываю дверь. И вижу – ослепительный свет от огромного серебряного оклада на стене. Там – икона Божией Матери. Вся келья залита солнечными лучами. За окном прицепились лапками за кормушку маленькие птицы. Берёза качает тонкими ветками и склоняет нежные листочки на чистое стекло. В келье – тонкий запах ладана, пол деревянный, со скрипом. У изголовья дивана – иконостас, сбоку – небольшой шкаф. В центре комнаты – аналой с Крестом и Евангелием. Рядом стоит отец Кирилл. У него – немного вытянутое лицо, по пропорциям даже, скорее, некрасивое, но духовно – прекрасное. От батюшки исходит внутренний покой. Он терпеливо смотрит на меня и взглядом пытается понять моё настроение, снять пелену с моих нехитрых тайн. Я подхожу под благословение и сбивчиво излагаю свою просьбу. Он внимательно слушает и улыбается. – Ну что ж, желание хорошее! Да… Но сначала надо поисповедаться! Старец встал около аналоя и начал читать чинопоследование исповеди. Окончив чтение, он повернулся ко мне. Я встал на колени и рассказал ему о всей своей подноготной. Трудно мне было говорить о прошлых богомерзких грехах, но я пересиливал себя и думал – вот пусть будет что будет… К чему скрывать? От Бога всё равно ничего не утаишь… Отец Кирилл покрыл мою голову епитрахилью и прочитал разрешительную молитву. – Поступай в семинарию! А там видно будет. Господь да простит тебе заблуждения юности. Как же я был благодарен ему за доброе ко мне отношение! Поцеловав руку старца, я попрощался с ним и вышел на улицу. Птички по-прежнему висели на его окне, и берёза белела в палисаднике. У крыльца стояли двое – иеромонах с чёрной окладистой бородой и послушник. Они тихо общались между собой, и я подумал: вот передо мной заветный мир, где нет ничего случайного. Здесь произносят нужные спасительные слова, совершаются дела любви и благочестия, и жизнь насельников соприкасается в благословенной вечностью... За стенами монастыря ясным погожим днём пел соловей. В безоблачном синем небе разливалось тихое сияние. Луч солнца ласкал лужи под ногами, и крыши братского корпуса бросали короткие тени на дышащую весеннюю землю. И опять раздались мерные удары колокола на лаврской колокольне, увенчанной золотой короной. 49
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
БЕЗЫМЯННАЯ
МОГИЛА
М
ай, утро, солнце поднимается выше и выше, быстро согревая ещё прохладную после ночи землю, вокруг благодать несказанная: деревья – пышно-зелёные, лёгкие, воздушные, словно готовые величественно-медленно воспарить в синюю бездонную глубину неба, воздух хрустально-прозрачный и чистый, вдыхай, пей его, как волшебный эликсир, – с каждым глотком будет вливаться в тебя радостная сила жизни. И тишина вокруг такая, что звенит в ушах, только кузнечики деловито стрекочут да птицы подают свои шальные от весеннего счастья голоса, нисколько эту тишину не нарушая, а наоборот, придавая ей особую мелодичную прелесть. Мы втроём: бабушка, Сергей и я – идём по коричнево-глинистой с кустами могучего подорожника просёлочной дороге к стоящему впереди недалёкому лесу. Лес всё ближе, и вот из зелёных пенистых волн начинают подниматься купола храма, будто сейчас на твоих глазах начинается чудо воскресения града Китежа. Храм, издалека видно, вконец разорён, стены облупленные, кресты покосились, на куполах – голая обрешётка, лишь кое-где прикрытая ржавыми кусками железа. Но всё равно он спокоен и горд как израненный воин, решивший несмотря ни на что не сдаваться врагу. Наш храм Вознесения на Городне, маленькой речке, протекающей неподалёку от него. Там возле храма – старинное 50
Олег Моржавин
кладбище, где похоронены многие поколения наших предков, и идём мы сейчас к ним. В руках у нас: и у бабушки, и у Сергея, и у меня – букеты гвоздик. Гвоздики будем класть на родные могилы. Сегодня большая Родительская суббота… В гарнизонах я кое-что слышал от матери о родительских субботах: в отведённые Церковью дни надо идти к своим мёртвым на кладбище, прибирать их могилы и поминать не только мать и отца, но и всех умерших родственников. Да, в такие дни мы иногда за столом поминали «своих», но на кладбище не ходили: не к кому было идти. А здесь, у бабушки, я скоро узнал, что такое настоящая Родительская суббота. Вот и пришли… Церковь стоит неподалёку от леса. За ней – огромное поле. В начале поля как раз и протекает тишайшая, как кристалл прозрачная, речушка Городня. Церковь огорожена старинной оградой искусной кирпичной кладки с выступающими, большими, так же кирпичными крестами. На верхушках некоторых столбов тоже сохранились кресты, массивные, чугунные, изрядно поржавевшие, кое-где покосившиеся, но всё равно монументальные, отлитые на века. Ограда во многих местах попадала, так что войти на церковную территорию можно откуда угодно, как заблагорассудится. Но ворота сохранились, а было им, как я уже знал, почти три сотни лет, в XVII веке чуть попозже церкви их воздвигли. С той стороны церкви, что смотрит на лес, от самой ограды начинается кладбище, несколько десятков могил – на участке поля до леса, а всё кладбище – в лесу. Кладбище в стародавние времена начиналось именно отсюда, когда нашей нынешней церкви и в помине не было, и стояла здесь даже не деревянная церковь, а маленькая часовенка из брёвен. Тогда, пять веков назад, как хранила долгая и сведущая память народа, начали здесь хоронить умерших из ближайших деревень. Так что некоторым могилам под высоченными раскидистыми берёзами и могучими елями пятьсот лет набежало. Заходим в церковные ворота. Трижды крестимся и кланяемся поруганному храму. И идём дальше к могилам погребённых здесь у церкви. Повсюду мрак запустения: сухая трава, сломанные ветки, гнилые доски, пустые бутылки. Только один пятачок – чистый и прибранный, где несколько старых захоронений. Это могилы
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА настоятелей церкви начиная с XVIII века (настоятелей, как рассказала мне бабушка, по давней традиции было принято хоронить внутри церковной ограды). Седые замшелые камни… Вязь надписей: раб Божий… фамилия, имя, отчество, годы рождения и смерти лежащего здесь, короткое обращение через непреодолимую бездну времён и измерений, разделяющую мир земной и мир небесный, к нему, живому и живущему у Бога, с непоколебимой верой, что он обязательно услышит это обращение, – отсюда с земли, живых и живущих здесь на земле: покойся с миром… Этот пятачок, где могилы настоятелей, прибирает народ, приходящий на кладбище к «своим». И мы с бабушкой время от времени прибираем здесь. Вот и сейчас подбираем и кладём в сумку несколько брошенных у надгробий пустых водочных бутылок, мятых бумажек, окурков: забредает иногда сюда «на лоно природы» всякая дубинноголовая пьянь и гуляет вовсю. Мусор этот мы не бросаем где-нибудь по дороге на обратном пути, а несём домой и там, как полагается, кладём в мусорный ящик. «Всякий человек живёт так: один во всём порядок приумножает, а другой беспорядок плодит, – говорит бабушка, – и от всякого человека зависит, чего вокруг больше будет, порядка или беспорядка». Мы с Сергеем, конечно, за порядок. Подходим к первому надгробию, оно самое старое здесь, ещё начала XVIII века… Настоятель Кирилл… Крестимся, кланяемся, кладём на надгробие гвоздику: мир праху твоему, отец. Следующая могила: снова крестимся, кланяемся, кладём на надгробие гвоздику… Обошли могилы настоятелей, теперь путь – к могилам наших… Всё кладбище – в густой тени громадных берёз и ёлок. Под деревьями – бесчисленные холмики с крестами и памятниками: хоронить в этом месте начали с незапамятных времён, так что лежат здесь многие поколения жителей близлежащих деревень и наших Воскресенок тоже (до Воскресенок отсюда меньше километра). И тишина тут – особенная. Не зловещая, пугающая, а, наоборот, примиряющая и умиротворяющая. До приезда к бабушке я никогда не ходил на кладбище: не к кому было. И первый раз, когда мы пришли сюда, испугался. Вот лежат здесь в земле те, кто когда-то жил, как я сейчас: радовался, огорчался, любил, переживал. А теперь их нет! И всё, что они чувствовали, умерло вместе с ними. И я когда-нибудь умру и буду так же лежать в земле. Всё, чем я жил, тоже уйдёт вместе со мной. И меня больше никогда не будет! Никогда! И мне захотелось как можно быстрее убежать отсюда, от этих немых могил, которые своим молчанием настойчиво напоминали о том, что будет рано или поздно со мной. Но постепенно это леденящее чувство стало проходить. Благодаря бабушке. Она никогда не вела со мной «просветительских» бесед по ка-
ким-нибудь серьёзным проблемам. И конечно, о смерти и бессмертии мы ни разу специально не говорили. Бабушкин взгляд на этот главный для человека вопрос проявлялся через какие-то её короткие суждения по тому или иному поводу. «Смерти-то нет, душа наша бессмертна. Уйдём с земли, к Богу или его врагу придём. К кому – это уж по нашим земным делам воздастся». «У Бога в раю для всякого доброго человека хотя бы маленькая комнатка найдётся. Будет в ней светло и радостно, и – никаких печалей. А самая большая радость в раю – это то, что всегда можно Бога видеть и всегда быть с ним». И о наших умерших близких она говорила удивительно. Как о живых! «Они оттуда на нас смотрят, переживают, печалятся: как мы здесь, просят Бога не оставить их ближних на земле своей милостью. А мы их помнить и поминать должны. Им от этого радостно». И к слезам о покойниках у бабушки было своё особенное отношение. Раза два-три приходилось наблюдать, как бабушка подходит к какойнибудь безутешно рыдающей молодке и говорит ей мягко и добро: «Не надо, милая, ему от твоих слёз плохо, топишь ты его в своих слезах. Поплакала чуть-чуть, и будет. Иди в церковь и молись за упокой его души. Сразу упокоенному от твоей молитвы легче станет. Господь таким молитвам ближних за ближних особо внимает». Послушав бабушку, начал я думать, глядя на теперь уже совершенно не пугающие меня могилы, о том, что Господь наш всё мудро устроил: приготовил нам жизнь вечную. Но чтобы этот бесценный дар получить, надо крепко потрудиться: земная жизнь для того и дана нам, чтобы узнали мы цену добра и зла и прожили свою жизнь в добре. Именно за это Бог берёт человека к себе и даёт ему «маленькую комнатку» в раю. Многие из тех, чьи бренные останки лежат в этих могилах, сейчас там, у Бога. Смотрят на нас: радуются, печалятся и помогают нам жить. А мы будем помнить их. От этих мыслей успокаивается и умиротворяется твоя душа. Да, именно здесь, на кладбище, где жизнь воочию соприкасается со смертью, вечность с дневным, являет себя лучезарная истина, выше которой нет: Господь готов даровать тебе жизнь бесконечную, благостную рядом с Собой. Не возленись, заслужи её. Первая «наша могила», к которой мы подходим, – это могила бабушкиной матери, моей с Сергеем прабабушки. На холмике простой, вытесанный из камня крест и много цветов (мы их сажаем каждый год по весне). Рядом с холмиком – скамейка, сделал её когда-то Сергей вместо старой, развалившейся. Скамейка ладно сработана, прочная, аккуратная, свежевыкрашенная (каждый год, тоже по весне, её красим). Как и полагается, крестимся, кланяемся, кладём к подножию креста несколько гвоздик и садимся на скамейку: прибирать могилу не нужно, 51
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
в прошлый раз провели здесь основательную уборку. Свечи на могилах мы никогда не зажигаем: «Свечи полагается в церкви ставить, а не на кладбище, так издревле заведено». Молчим… Бабушка сейчас наверняка вспоминает мать, жизнь с ней. А мы Сергеем пытаемся представить себе прабабушку живой (фотография её висит на стене в горнице в нашем «фамильном» ряду). И вот бабушка заговаривает: «Матушка великой труженицей была, пятерых детей подняла, дом держала, как надо. Шила искусно, всех в доме обшивала…» …Поднимаемся, снова кланяемся, крестимся; мы с Сергеем отходим, а бабушка ещё некоторое время стоит у могилы. Наши могилы… Бабушкины отец, дедушка, бабушка, прадедушка, прабабушка, старший брат, отец дяди Вовы; родители нашего с Сергеем дедушки, бабушкиного мужа Ивана, погибшего в 44-м году в Польше. Одна могила в дальнем конце кладбища была вообще XVIII века: пра, пра, пра (уж не знаю, сколько ещё раз «пра») бабушка бабушки. У каждой могилы кланяемся, крестимся, кладём к подножию креста цветы, а потом садимся на скамейку у холмика и поминаем лежащего здесь. 52
…К одной могиле я каждый раз подхожу с трепетом. Она – в дальнем углу кладбища. Зелёный холмик, немного цветов, простой деревянный крест, и на кресте никакой таблички с надписью, кто здесь. Безымянная могила. Но я от бабушки знал её тайну. В могиле была похоронена отрубленная рука последнего священника Всехсвятской церкви отца Евгения. Вот что рассказала мне бабушка: «Перед Японской войной прислали к нам молодого священника отца Евгения. Хорош он был: высок, дороден, плечи – сажень, пудовые гири играючи поднимал. Лицо светлое, борода – бородища, пел басом, так, что голос под куполами рокотал. Характер имел добрый, участливый, но твёрдый. Сразу его народ полюбил: в горе-беде всякого утешит, согрешишь не сильно, поругает, но грех отпустит, а уж если грех – большой, от причастия отлучит, да строго, надолго, и ещё трудную епитимию наложит, грех свой угодной Богу противоположностью этого греха искупать. И семьянином был примерным: троих детишек они с матушкой родили. В 18-м году в осень пришли к нам чоновцы – хлеб отбирать. Заходят в один двор, всё зерно подчистую выгребают, даже на семена ничего не оставляли. В другой двор идут, и здесь – всё подчистую. Бабы плачут, детишки кричат. Мужики стоят угрюмо, опустив головы: что тут поделаешь, у них – сила. А кто всё-таки сопротивлялся, тех на глазах их близких нещадно били. Заправлял всем комиссар в кожанке и очках, носатый, чёрный, как ворон, Яковом звали, а мы его про себя Яшкой-Иудой окрестили. Сам наших мужиков и баб бил рукояткой нагана. Бьёт и смеётся, довольный. Ему всегда радостно было, когда люди на его глазах мучились. Несколько раз отец Евгений пытался его остановить: «Что ж вы такое творите, нелюдское!» И его бил нещадно, так что бывало, лежал отец Евгений без памяти в своей крови, как в озере. Но отец Евгений всё равно не отступался: говорил ему правду в глаза. Достал он своим упорством Яшку-Иуду. Однажды во время службы пришёл Яшка в церковь с десятком своих вахлаков. Приказал: «Службу прекратить, всем разойтись!» Вахлаки стали людей прикладами охаживать, чтобы разбегались побыстрее (я тогда на той службе была и всё сама видела, всё запомнила). Иуда громогласно объявляет: «Никаких служб больше не будет, церковь закрывается. Народная власть не намерена терпеть, как народ дурманят опиумом религии!» Крики, слёзы… Яшка хочет зайти в алтарь, но отец Евгений загораживает ему дорогу: «Не пущу!» «Взять его!» – командует Яшка своим вахлакам. На отца Евгения все скопом наваливаются, скручивают. Яшка заходит в алтарь, выносит оттуда чашу с причастием и бросает её на пол. Народ в ужасе замирает, а отец Евгений кричит: «Что творите,
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА нелюди?» Вырывает из пут вахлаков правую руку и крестит народ и всё вокруг. А потом было страшное. Отца Евгения выволокли из церкви и прибили к воротам (народ разогнали, а я спряталась в кустах неподалёку и всё видела). Распяли как Господа нашего Иисуса Христа. Кровь из прибитых к воротам рук хлещёт, а отец Евгений кричит: «Не быть вашей бесовской власти на Русской земле! И верить в Господа нашего Иисуса Христа русский народ никогда не перестанет!» Вижу: пальцы его правой руки сжимаются в троеперстие. «Заткнуть подлую глотку!» – кричит Яшка. Вахлаки бьют отца Евгения по лицу прикладами, крови – море. Отец Евгений ещё продолжает кричать, но слов уже нельзя разобрать. А пальцы, видела я, по-прежнему сжаты в троеперстие. «Разожми пальцы!» – верещит Яшка. Но пальцы – в троеперстии! «Ничего, сейчас мы их разожмём!» – ещё сильнее заходится Яшка, выхватывает из ножен шашку и с размаху перерубает руку отца Евгения пониже вбитого гвоздя. Тело сползает вправо, а на воротах остаётся прибитая рука с пальцами в троеперстии. Убежала я домой, всю ночь не спала, трясло меня как в лихорадке. А утром собрался народ, и пошли к церкви (чоновцы рано поутру ушли от нас). Но тела отца Евгения не нашли, только прибитая рука висела на воротах. Всё вокруг облазили: ямы, канавы, кучи хвороста разгребли. Не было нигде тела отца нашего. Только руку и оставалось похоронить. Похоронили, такой вот, со сложенным троеперстием. Поставили крест, написали на табличке имя убиенного. Но вскоре дошло до нас известие: советская власть очень разгневалась на отца Евгения, де этот враг и после смерти будет мутить народ. Поэтому нашим вознесенским чекистам был дан приказ: тело, если оно народом захоронено, выкопать и увезти в неизвестном направлении. Чтобы не ходили на поклонение к отпетому врагу народа. Тогда мы и сняли табличку с креста на могиле отца Евгения. Чтоб Иуды не откопали его руку. Вот могила и стала безымянной». С тех пор, с того чёрного майского дня захлёбывающегося в море человеческой крови 18-го года до дней сегодняшних минул почти что век. Могучие страшные волны времени пронеслись над русскими просторами и унесли столько блаженных и тягостных мгновений бытия народного, которые, к счастью и несчастью, уже никогда не повторятся. …Погожее летнее утро, тихо, благостно и ещё не жарко. Сижу на лавочке неподалёку от ворот нашего храма и радуюсь и этому дню, и всему тому, что вижу сейчас вокруг. Мне уже за шестьдесят, и я не был в Вознесенске больше двадцати лет.
Храм, полностью восстановленный, сияет новой молодой красотой, плывут в голубом необъятном небе медные купола и золочёные кресты, ворота тоже как новые – почистили их, убрали ржавчину с кованых узоров. На колокольне – огромный «благовест» и ещё с десяток колоколов поменьше, среди которых и колокола древние, бывшие здесь и в XVII, и в XVIII веках, которые в «оные» тяжкие времена укрыли и спасли бабушка и другие отчаянносмелые боголюбивые вознесенцы. И я, глядя на колокола, с тихой блаженной радостью вспоминаю, как много лет назад на светлый праздник Вознесения Христова в такой же ясный погожий день водружали мы сюда на колокольню с дядей Федей, Николаем и Сергеем этих добрых, отзывчивых на все наши человеческие нужды зеленобородых стариков. Да, какая же благодать вокруг! Везде всё прибрано, ухожено: дорожки, могилы настоятелей. Кладбище, как тогда, во времена моей молодости, утопает в зелёных прохладных волнах берёз и елей. Грустно, но родных могил здесь заметно прибавилось: бабушка, тётя Клава, дядя Женя, дядя Вова, Бориска. Все они ныне, надеюсь, у Бога. Смотрю на ворота: ворота – всё те же, из XVII века, которые видели и страшный век XX, жёлто-восковые дубовые доски, ничуть не тронутые костистой рукой времени, причудливые кованые узоры, сплетающиеся, расплетающиеся – венки железных цветов. Вверху ворот, если приглядеться, можно увидеть два потемневших углубления: я знаю, это следы от больших гвоздей, стопятидесяток. Тех самых, которыми распинали отца Евгения (когда ворота ремонтировали, народ просил мастеров сохранить следы тех страшных событий). И ещё особенно радостно мне сегодня оттого, что мощи отца Евгения были несколько лет назад обретены; отца Евгения недавно канонизировали как местночтимого святого, и сейчас в нашей церкви стоит рака с его мощами. А не могли найти тело отца Евгения столько лет, потому что чоновцы закопали его мастерски, достойно своей чекистской квалификации. В нескольких метрах от ворот, где начинался кладбищенский лес, под одной из елей вырыли яму и бросили туда тело, а сверху яму заложили дёрном, так что представить себе, что здесь свежая могила, было просто невозможно. Наткнулись же на неё случайно. Я смотрю на ворота, на чёрные углубления от гвоздей и представляю себе, как это происходило тогда, в 18-м году. И слышу: «Не быть вашей бесовской власти на Русской земле! И верить в Господа нашего Иисуса Христа русский народ никогда не перестанет!» Так всё и вышло, как предсказал отец Евгений. Именно так!
53
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
КОЛОКОЛА В О З НЕС ЕНИЯ Олег Моржавин
И
ногда бессонными ночами, когда накатывается, будто ком к горлу, дневное: нет больше Отечества нашего, всё пущено по ветру, предано и продано, предстаёт вдруг на миг пред взором моим ярко, живо, будто наяву, давнее, из детства: полуразрушенный купол, на котором чудом сохранился непокосившийся крест; крепкие мужские руки, водружающие на колокольню чуть тронутые зеленью колокола; первый удар, чистый, звонкий, протяжный, и лица стоящих внизу стариков, старушек, детей радостные, сияющие. И думаю я в такой миг, ощущая комок в горле: покуда есть ещё кому у нас поднимать колокола и звонить в них в час радости и в час скорби, созывая людей, не погибнет земля наша, и не оставит нас надежда. Сегодня Вознесение Господне! Сегодня, на сороковой день после Воскресения Его чудесного, скажет Господь последнее Слово ученикам, ровно в полдень взойдёт на гору Елеонскую и вознесётся к Отцу Своему, возвышая до небес человеческую природу и давая всякому смертному человеку надежду на спасение и жизнь вечную. И снова в нашем с бабушкой доме попраздничному светло и благостно. Негромкий стук в окошко – первые ранние гости. Они входят нешумно, степенно, как и подобает настоящим мужчинам. Наши ближние соседи и добрые друзья, всегдашние участники нашей картофельной страды: дядя Федя и Николай. Дядя Федя в простенькой клетчатой рубахе и широких поношенных брюках, невысокий, но крепко сбитый и живой, как всегда. Глаза его голубые весело искрятся. Улыбается всем нам, как всегда, открыто и добро. Николай высокий, выше дяди Феди на целую голову, тоже просто, но аккуратно одет. Он, как и дядя Федя, крепкий, однако не кряжистый, а, наоборот, поразительно стройный, широкий в плечах, тонкий в поясе. Тоже улыбается нам мягко и светло. Они троекратно крестятся и кланяются иконам в красном углу, здороваются добросердечно-степенно с бабушкой, Сергеем и со мной, поздравляют нас с праздником. 54
– Может, чайку выпьете? – приглашает гостей бабушка. Но оба отказываются: «Спасибо, Марья Григорьевна, некогда. Сама знаешь, какое дело предстоит». Мы все пятеро выходим во двор. Бабушка запирает ворота на засов – «дело наше не для чужих глаз». Дядя Федя, Николай и бабушка уходят к сараю и вскоре возвращаются с тремя мешками, в которых, судя по всему, лежит что-то тяжёлое. Я уже знаю: сегодня в нашем разорённом, давно закрытом храме Вознесения должно произойти нечто очень важное, связанное с праздником Вознесения Господнего. Потому-то и ходили туда несколько раз вечерами дядя Федя, Николай и Серёга. И именно поэтому идут они к церкви сегодня с этими мешками. Знаю: как и полагается в день Вознесения, поднимутся все трое на колокольню. Мне тоже очень хочется подняться туда, и я прошу бабушку отпустить меня с ними. Просёлочная дорога, поросшая бурьяном и подорожником, ведущая к храму, не так уж далека, минут двадцать хорошего хода. Но мы идём медленно: чувствуется, ноша даже для таких крепких мужиков, как наши, нелегка. Особенно тяжело дяде Феде. В мешке его что-то большее, чем у остальных: мешок прямо-таки распирает. Время от времени останавливаемся и отдыхаем. Потом мужики помогают друг другу забросить мешки на плечи, и неторопливое размеренное движение продолжается: дядя Федя, потом Николай, Сергей и я – замыкающий. И вот мы у храма: стены ободраны и закопчены, купола порушены, лишь кое-где сохранилась обрешётка. Железные проржавевшие двери входа распахнуты. Дядя Федя и Николай украдкой вздыхают. Мы молча огибаем храм и останавливаемся у приставленной к нему длинной лестницы, достающей до крыши (вот для чего ходили сюда дядя Федя и Николай, – догадываюсь я, – нам зачемто нужно будет подниматься на крышу храма)! Дядя Федя одной рукой придерживает мешок на плече, а другой цепляется за ступени лестницы и медленно, но твёрдо поднимается вверх. За дядей Федей поднимается так же неторопливо и уверенно Николай. Потом тоже с мешком на пле-
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА че двигается Сергей: его шаги вначале осторожны и неуверенны, но с каждой новой ступенькой Сергей становится смелее и решительнее. Оставив свой мешок наверху, Николай спускается за мной: «Не торопись, а главное – не бойся». И я, к своему удивлению, карабкаюсь цепко и споро без помощи Николая. Руки-клещи дяди Феди подхватывают меня и возносят на крышу храма. …Прочерневшие куски обрешётки и ржавого железа, всё заросло травой и кустами. Даже берёзы, здесь прижившиеся, уже высокие…
восторга. Замшелые плиты у входа в церковь отсюда едва видны, и даже верхушки старых вязов остались далеко внизу. Восьмиконечный крест плывёт высоко над нашими головами в голубом, дышащем покоем небе. А вокруг такие просторы, каких мы с бабушкой даже с высоченного Всехсвятского холма в центре нашего городка не видели. Как же хороша земля наша, объятая тишью и благодатью великой! Всё замерло перед светлым Вознесением Господним. И всё-таки, кажется мне, в час этот не хватает ей чего-то для
Огромный купол с высоким барабаном (храм наш – одноглавый), такие же, как на крыше, чёрные остатки обрешётки, свисающие, изъеденные многодесятилетней ржавчиной листы железа, пронзительно скрипящие от дуновения ветра. Но восьмиконечный, тоже прочерневший крест совсем не покосился: стоек, непоколебим, устремлён к небу, как единственный оставшийся в живых воин полёгшей православной рати, не сломленный, не покорившийся; перед последней смертельной схваткой с врагом обращается к Богу с горячей молитвой: кончается моя земная жизнь, Господи, укрепи руку мою с мечом и прими душу мою грешную. …Рядом с куполом – взметнувшаяся ввысь метров на пять колокольня, и на ней тоже – крест. Дядя Федя и Николай втягивают лестницу на крышу храма и подставляют её к колокольне. Лестница как раз достаёт до последнего третьего яруса колокольни. Снова подъём: ещё десять минут, и мы с нашей ношей – на полу третьего яруса. Дядя Федя, Николай и Сергей отдыхают, сидя прямо на каменном полу. А я, стоя у ограды, смотрю окрест, и сердце моё то обрывается и падает от благоговейного трепета, то взмывает ввысь, как птица, охватываемое горячими приливами
полного блаженства, и ждёт она смиренно ещё одной милости великой, Господней. Мужики развязывают мешки, и словно горячая волна обдаёт меня: так вот что они несли! Три колокола! Два – поменьше, а один – большой, массивный, явно тяжеленный. (И как его только дядя Федя дотащил!) Колокола старинные, чуть позеленевшие, обвитые рельефным затейливым орнаментом. А по краям их – величавая славянская вязь надписей. Знаю я теперь, откуда колокола, что сейчас на моих глазах будет происходить здесь и почему в такой тайне совершается сегодняшнее наше дело! Рассказывала бабушка: в 29-м году, в разгар самой яростной за все послереволюционные годы антирелигиозной кампании, стало ясно, что храм, закрытый ещё в 18-м году, но трудами и усилиями народа сохранённый, отстоять не удастся, вот-вот начнётся его поругание и разграбление. Собрался тогда сход и решил: разбирать по домам иконы, книги и колокола. Кто что сможет. В 43-м году, когда по приказу Сталина начали вновь открывать по всей стране церкви, вернулись в храм наш Вознесенский, который вновь стал действующим, многие ценности и несколько колоколов. Но три года назад «аспид Ники55
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА та» опять учинил православным людям погром, и, как в лихолетье 20-х годов, многое из храма ушло в народ. Колоколов же в этот раз удалось спасти только три: искали их усиленно «товарищи в штатском», но так и не нашли. А колокола, оказывается, были спрятаны у нас в доме!.. В двух из четырёх арок яруса на высоте в полтора человеческих роста – могучие, вековые перекладины. На них, по словам бабушки, подвешивали вначале большие колокола, а уж за ними справа налево – колокола меньше и меньше. Первым, конечно, шёл самый главный колокол – благовест. «А благовест был у нас истинно великий, что по размеру, что по голосу. Во всей округе никто такого не имел, – рассказывала она с трепетным умилением, – слышали его не только в Вознесенске, но даже в дальних, во многих вёрстах от нашей церкви деревнях. А голос его, как сейчас помню, ясный, певучий, слушаешь – не наслушаешься». И каждый раз, говоря о том давнем благовесте, горевала: «В 29-м году, когда церкви начали подчистую разорять, аспиды, бесовские слуги, скинули его и отвезли переплавлять». …Да, уже понимаю я, все три колокола будем поднимать к перекладине. У этой перекладины стоит лестница, которую дядя Федя с Николаем поставили заранее, когда приходили сюда, чтобы приготовиться к главному сегодняшнему делу. На самой перекладине – крепкие верёвки: подвязывать уши колоколов. К головкам языков колоколов дядя Федя и Николай привязывают надёжные верёвки. Сейчас предстоит главное, особенно трудное: закрепить на перекладине первый самый тяжёлый колокол. Дядя Федя карабкается по лестнице к перекладине. Перекладина – на уровне его груди. Теперь мы втроём: Николай, Сергей и я – должны поднять колокол и держать его на вытянутых руках несколько минут, пока дядя Федя будет привязывать его. «Взяли!» – командует Николай. «Господи, какой же тяжеленный, да разве под силу нам, даже троим, поднять его и тем более удерживать хотя бы минуту», – мелькает у меня в голове паническое. Но тотчас приходит другое, от чего душа успокаивается и крепнут руки: «А дядя Федя всё-таки этот наш «большой», кажется неподъёмный, дотащил сюда. Сам!» Уши колокола – у перекладины. Тяжко, тяжко. Но держим! «Отпускайте», – говорит наконец дядя Федя, и наш «большой», чуть покачавшись, торжественно замирает на своём гордом высоком месте. После недолгого отдыха берёмся за второй колокол, который «полегче». Но и он тоже ох как тяжёл! Однако вскоре уже и второй колокол повисает на перекладине. И третий вслед за вторым возносится к бездонному ясному небу! …Сидим вчетвером на полу яруса, отдыхаем. Руки и ноги у меня дрожат, но раскалённое 56
сердце трепещёт от счастья. И у измождённых мужиков лица сияют, а глаза светятся. – Пора начинать, Фёдор Иваныч, – перехваченным от волнения голосом говорит Николай. – Полдень вот-вот! – Давай ты первый, Коля, – таким же изменившимся от волнения голосом отвечает дядя Федя. – Благовест давай, на «большом», торжественный. С ударами не торопись, первые два удара – самого колокола власть, по его воле: ударил – и жди, когда звук совсем затихнет, потом второй раз так же ударил, а уж затем даёшь мерные удары, не торопясь, один за одним. Звонить благовестом полагается двадцать минут. Потом дадим перезвон. Перезвон – это звон самый радостный, торжественный, звонят им после благовеста по большим праздникам. Два раза. В начале службы и в конце перед чтением Евангелия. Но мы сегодня будем звонить, сколько надо, чтобы весь Вознесенск услышал. – Нет, Фёдор Иваныч, – возражает ему Николай. – Начинай ты, ты хоть в молодости звонил, а я вообще первый раз. Ведь сколько людей слушать нас сегодня будут. Сколько уже лет не звонили. – Ну благослови, Господи, – с какой-то отчаянной решимостью говорит дядя Федя и ударяет в «большой». Протяжный мелодичный звук, стёкший, как капля воды, с медной плоти колокола, медленно уплывает в дали необъятные. И теперь уже понимаю я, что именно его, звона этого малинового, и не хватало всему вокруг. Леса, поля, деревеньки, домишки, ещё одна разорённая церковь с покосившимся крестом вдали, само небо над ними словно вбирают в себя звон этот, наполняясь больше и больше трепетным благоговением: радость какая ныне, Вознесение Господне! И сам я замираю трепетно-благоговейно вместе со всей землёй нашей, малая её точечка, малая её частичка! А колокол продолжает звонить, долго, протяжно, с небольшими перерывами: радуйтесь, радуйтесь! Возносится в час этот Спаситель наш к Отцу Своему Небесному, и даруется ныне всем нам, смертным, грешным, надежда на спасение и жизнь вечную! Потом ударяет Николай, вначале робко, но с каждым следующим ударом всё более уверенно. Затем звонит Сергей. Плывёт, плывёт радость наша великая, с каждым новым ударом колокола, как весенний разлив могучей реки, прибывающая и полнящаяся, над необъятными российскими просторами. И мой черёд звонить приходит! «Давай смело», – говорит дядя Федя. Я крепко, обеими руками сжимаю ушинную верёвку и ударяю вначале робко, боязливо, но с каждым ударом всё увереннее, как полагается, нечасто, мерно: дон... дон... дон…
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА Сердце моё поёт вместе с колоколом: слава тебе, Господи, Спаситель наш, слава дню этому торжественному Вознесения Твоего! Слава земле нашей, светло-пресветлой, не предавшей своего Бога вечному Его врагу и вечному врагу нас, человеков, первых из первых тварей Божиих. Тает оно, моё сердце, от жара, его обдающего, и к горлу подкатываются слёзы счастья и блаженства. А потом мы вместе «трезвоним» на всех трёх колоколах. Дядя Федя объяснил: «Трезвонить легче, чем звонить благовестом, бей весело и часто по своему колоколу, вот и выйдет добрый трезвон». Время от времени я сменяю подуставшего Сергея, а дядя Федя и Николай «трезвонят» без устали, не переставая. – Коля, глянь! Народу сколько собралось. И ещё идут! – кричит с простодушным мальчишеским восторгом дядя Федя, не отрывая рук от ушинной верёвки. И я тоже, взглянув вниз, обмираю. У храма – целая толпа: старики, старушки, мужчины, женщины, детишки; тётя Клава, дядя Женя, тётя Надя, наши малые. Даже моя Катюня здесь! Даже Бориска и Вова! И бабушка стоит и смотрит на нас с Сергеем. Многие украдкой вытирают слёзы. Опять звоним благовестом! По очереди. И опять – перезвон! Звоним без устали, сияющие, счастливые. Дядя Федя и Николай украдкой смахивают слёзы, да и я едва сдерживаю их. А колокола продолжают радостно петь: покуда в сердцах наших и в душах наших Ты, Спаситель наш, не погибнет земля Русская и не сгинет народ православный! …Колокола мы вечером сняли и опять спрятали в нашем доме у бабушки. Они «ждали» своего нового часа больше тридцати лет. И дождались! Чтобы снова вознестись на своё законное место. Теперь уже, думаю я, навсегда. Колокола Вознесения взбудоражили весь наш тихий мирный городок. В магазинах, на улицах люди с какими-то удивлёнными, испуганными и в то же время радостными лицами переговаривались друг с другом (многие, особенно пожилые, помнили, что сегодня день Вознесения). «Не оставляет нас Господь своею милостью. Нашлись же православные, которые не испугались иудиной власти и назло слугам бесовским подняли колокола и зазвонили во славу Господа нашего Иисуса Христа так, что всякая душа не могла не возрадоваться». Звон колоколов Вознесения на нашей церкви взбаламутил не только городскую власть, но и власть областную. Произошло что-то подобное урагану или землетрясению в том месте, где их раньше никогда не бывало и не ожидалось. В «замечательное время», когда «великий советский народ скоро уже готов был вступить в эпоху коммунизма», когда «Генсеккукурузник» пообещал этому народу – вечному
строителю коммунизма, что уже через пять лет он увидит последнего священника. И вдруг – такое? Верхнее областное начальство распорядилось во что бы то ни стало отыскать «преступных злодеев», которые осмелились учинить на советской земле подобное «непотребство». Конкретными исполнителями задания партии стали, естественно, наши районные кагэбэшники. Найти злоумышленников не составило бы большого труда. Всё в нашем городе было как на ладони, но на дворе, слава Богу, был не 18-й год, не 28-й и уж, конечно, не 37-й. В кабинетах КГБ, начиная от Москвы и кончая нашим городком, сидели не Фриновские, Заковские, Берманы, а Ивановы, Петровы, Сидоровы. В школе мы учились с детишками многих наших районных кагэбистов, и из отрывочных разговоров с ребятами стало ясно, что их отцы вовсе не жаждут немедленно выполнить распоряжение партийного начальства и не рвутся побыстрее схватить покусителей на коммунистическую идеологию, и им, их отцам тоже, как казалось нам, было радостно слышать звон колоколов Вознесения. Верховной власти это тягомотное дело постепенно наскучило, и оно было спущено на тормозах. В дни сегодняшние, тяжкие, глядя на потерянных, обезумевших от кошмара «демократической» действительности людей, судорожно ищущих спасения где угодно: в скопидомном накопительстве всего и вся, в пустопорожних покупках, продажах и перепродажах тоже всего и вся, что только можно купить и продать; у экстрасенсов, астрологов, колдунов, закордонных «мудрецов», у Мавроди в «МММ» и в других подобных прохиндейских фирмах и фирмочках, коим несть числа, но только не там, где его действительно можно найти, думаю я со злорадством: так вам и надо, раз не народ вы, а толпа! Но вскоре уже с ужасом останавливаю себя: да ведь это же братья и сёстры твои, кого судить только Господу. Тебе же единственное позволено: просить смиренно Его о великой милости – вразумить тех, кого ещё можно вразумить и наставить на путь Спасения. А путь этот известный, тысячелетний, нашими дедами-прадедами испытанный не раз в самые жуткие времена: нести крест свой во имя Христа и во имя своих ближних, как бабушка, как дядя Федя и Николай, как многие другие русские люди. Поднимать свои «колокола Вознесения» в собственных запустевших, разорённых душах. Иного нет. Всё иное – погибель. И дай нам, Господи, побыстрее понять это! А в душе моей и по сей день звучат колокола Вознесения. 57
ОТЗЫВЫ И РЕЦЕНЗИИ
Штурманы будущей
бури Арсений Александров
Александр Нотин. Россия перед взлётом. Народ Божий. – М.: Переправа, 2013. Такое оптимистическое название ошарашивает. Мы привыкли определять сегодняшний день России другими словами – «прозябание», «деградация», «кризис, кризис, кризис»… Неужели перед нами прожектёр или подхалим? Но 58
беглый взгляд на «собранье пёстрых глав» показывает: Александр Нотин – боевитый критик пороков современности. Его категорически не устраивает сложившийся порядок вещёй. Чтобы понять это, достаточно быстро пробежать хотя бы две статьи: «Дрейф Путина между силой и бессильем» и «Рык из преисподней», в которой даётся отповедь Бжезинскому. Не в идиллическое время мы живём! А оптимизм связан не с воспеванием действительности, а с надеждой на прорывные (по чести говоря – революционные) изменения, о сути которых автор пытается нам подробно поведать на протяжении всей книги. На обложке – крест на холме и аист. Куда он держит путь? Эти символы крепко-накрепко связали «Переправу» с «Завтра» и двух Александров – Нотина и Проханова. Нотин – историк, востоковед, выпускник МГИМО, он владеет прагматической системой доказательств. В своих выкладках он изначально опирается на факты, на статистику. В России за последние двадцать – тридцать лет значительно возросло количество верующих, воцерковлённых людей. Людей православных. Эта тенденция противоположна тому, что происходит на Западе или в той же России на стыке предыдущих столетий, в том числе и в странах, сравнительно недавно порвавших с социалистической доктриной. О чём это говорит? По мнению автора, Россия получила шанс свернуть с рокового для современной цивилизации пути и счастливо избежать гибели в годину новой мировой катастрофы. Но спасение не даётся «за так», оно достигается молитвами и трудами. Книга – не трактат на одну-единственную тему. Это собрание разножанровых очерков и дневниковых записей, опубликованных за последние годы на портале «Переправа» – Pereprava.org. Некоторые материалы появлялись и на страницах «Завтра», вызывая взвинченные споры. Нотин знаком со святоотеческой литературой, как мало кто из наших публицистов. Изучение Святых Отцов для него – постоянная потребность ума и души. Это облагораживает ум
ОТЗЫВЫ И РЕЦЕНЗИИ и влияет на стиль. Святоотеческая мудрость – фундамент идеологии Нотина, это чувствуется при чтении любой статьи, любой главы. Банальный, конъюнктурный набор истин и приличий ему чужд. Отношение Нотина к жертвенности, к материальному миру, к жизни и смерти удивит приверженца буржуазных ценностей, которые в русской традиции принято называть мещанскими. Нотин – не там, где удобно, и не там, где мечтают о комфорте. Он стремится к спасению души и не боится колдобин на этом пути. Но отрешаться от мира сего за церковной оградой он не собирается. Его интересует общественная жизнь, волнует будущее России, занимает международная геополитика, этика предпринимательства, борьба с ростовщическими мафиями, покорившими Россию. В чём спасение? Нотин уверен: в обращении к Богу, в осознании себя Божьими. Тогда постепенно отпадут (по крайней мере – смягчатся) проблемы коррупции, преступности, падения нравов. Нотин остро чувствует болевые точки времени – и ему нередко удаётся предсказывать будущие катаклизмы. Одна из рубрик книги – своеобразный политический дневник автора, его лаконичные статьи-реплики по злободневным вопросам, которые публиковались в Интернете «по горячим следам». Среди героев книги – Савва Ямщиков, Александр Проханов, Валентин Курбатов, Владимир Квачков, а также патриотически настроенные предприниматели, которые пытаются поднять из пожарища русскую деревню. Их он называет соратниками, соработниками. На них опирается в своих трудах. Вместе они превратили уголок древней Изборской земли в мемориал русской памяти, с которым связаны надежды на возрождение нашего народа. Это – поклонный крест на Священном холме и часовня, поставленная неподалёку. Немало чудес сопровождало строительство, созидание этих святынь. Холм возвысился из щепоток земли, которую несли и посылали сюда русские люди с разных концов страны и мира. С Бородинского поля, с Луны, со дна Ледовитого океана, с Прохоровки, из Сарова, из русской Калифорнии… Везде русские люди сражались и трудились, осеняя себя крестом. И вот возникло поле русской силы – быть может, прообраз грядущей Победы. Ведь Победа – это наша главная, если не единственная всенародная и государственная идея. Рассказ об этом свершении, о чудесах, с которыми сталкивались Нотин, Проханов, Курбатов, – одна из наиболее волнующих частей книги. О «народе Божьем» как о потенциальной политической и духовной силе Александр Нотин написал в самой обстоятельной и пространной главе. Здесь всё разложено по полочкам: тактика и стратегия, этика поведения и социологические расчёты. Может показаться, что Нотин готовит проект новой политической
партии – благо сегодня зарегистрировать партию нетрудно. Но – нет. Из программной статьи мы узнаём о скептическом отношении автора к любой партийности. Вместо политических партий он хотел бы видеть органическое движение осознанно православных и всех вообще совестливых людей. Ибо само слово «совесть» означает «со вестью от Бога». А партии – это насилие над природой, засилье бюрократии и дробление народа. Вера, этика, общие ценности – вот что может сплотить общественную стихию. Как выражается в нашей жизни Промысел Божий? Рассуждая на эту тему, Нотин находит неожиданные ракурсы. Один из выводов звучит так: «Россия низведена до дна, но именно от него удобнее оттолкнуться, чтобы всплыть». Или: «Страна не погибла, а только ослабла после длительной, мучительной, но вместе с тем, столь полезной для неё хирургии». Вот такой суровый оптимизм, абсолютно не трафаретный. Строгую оценку ставит Александр Нотин «болотному» протестному движению. Кажется, его первоначальные прогнозы по этой части сбылись. Хаотический протест обернулся опереточным самолюбованием оппозиционеров. Кстати, сегодня многие говорят о православном факторе в политике, о котором несколько лет назад Нотин возвещал почти в одиночестве. Только комментаторы то и дело морщат нос: дескать, власть, промотав доверие общества, принялась спекулировать на вечных ценностях. Власть самозвано хочет стать сакральной. Политолог Виктор Гущин (кстати, коллега Нотина по давней работе в журнале «Проблемы мира и социализма») вообще прогнозирует выдвижение представителя духовенства в президенты России. Дескать, другие силы давно себя дискредитировали… Нотин ставит вопрос иначе. Церковь – это и клир, и мир. Не нужно опошлять жизнь духа человеческого суетными политтехнологиями. Вера – это не инструмент для чьих-либо спекуляций, слишком великая это сила, играть с ней невозможно. Она – не средство, а цель и суть. Трудно высказать эти мысли доходчиво и нелукаво. Нотину нередко это удаётся. Подчас он патетичен, иногда говорит афоризмами, нередко прибегает к шутке или сарказму. То есть перед нами не диссертация, а эмоциональные размышления, в которых немало борьбы с самим собой. Осознает ли Русь православная себя «народом Божьим», готовым взять на себя ответственность за будущее страны? Никто не знает будущего, оно – тайна тайн. Одно ясно: сегодня Александр Нотин пытается пробудить сонливых. Он убеждён: закалённый народ, осознавший себя «сынами Божьими», непобедим. И нет ничего сильнее идеи, время которой уже наступило… 59
ОТЗЫВЫ И РЕЦЕНЗИИ
Алмазна сыплется гора… Александр Орлов
Арсений Замостьянов. Державин. М., Молодая гвардия, 2013 г., – (Серия «ЖЗЛ»). – 5000 экз. Припоминаю, как Юнна Мориц на встрече со студентами Литературного института рассказывала, что по утрам читает оды Гавриила Романовича Державина. Удивительно? Ничуть! К свободолюбивому державинскому духу обращались Пушкин и Белинский, Аксаков и Ходасевич, Минералов и Красников, и вот настал черёд Арсения Замостьянова. «По случайности, стихи Державина я полюбил подростком – как и эпоху, о которой мы поём: «Наши деды – славные победы!». Полюбил и эту загадочную строчку: «Един есть Бог, един Державин». Тут нечем хвастаться, перед вами закоренелый архаист. К тому же Державин воспевал моего любимого героя – Суворова». Читая эти строки автора книги о Державине, кажется, что именно с подросткового периода произошло не просто слияние Державина и будущего главного суворововеда России, а зародился феномен истинного служения Отечеству. Замостьянов словно последовал за сыном отставного майора Романа Державина из родового имения Сокуры в рядовые гвардейцы Преображенского полка. Опираясь на традиции, заложенные А.В. Суворовым, следуя предписанию величайшего полководца всех времён и народов: «Возьми себе в образец героя древних времён, наблюдай его, иди за ним вслед, поровняйся, обгони – слава тебе!», Замостьянов нашёл свой путь литературного служения России. В своём воспламенённом единении с Державиным автор развивает суворовский дух, он служит герою детских грёз, как сам герой служил России. Замостьянов словно пытается получить от Державина отставку с той же формулировкой, которую использовал император Александр Благословенный, избавляясь от Державина: «Ты слишком верно служишь». Нигде Замостьянов не покидает Державина, а Державин Замостьянова, они вместе изнывают подобно Суворову в «нижних чинах», мечтают о восстановлении русской государственности… Удивительно, как это историческое и литера60
турное единение перекликается с сегодняшним днём, как чувствуется необходимость патриотических томлений. Они попарно пересекаются на жизненных извивах с Екатериной и Александром, Шуваловым и Ломоносовым, Сумароковым и Херасковым, Пушкиным… Замостьянов глазами Державина разглядел косой взгляд императрицы и вместе с ним впал в уныние, а впоследствии стал первым министром юстиции, неистовым управленцем, трудился неустанно. Автор и герой книги совместно позволяли себе несусветные дерзости, редко следовали придворной моде, ссорились с подчинёнными и начальниками, рубали нелицеприятную правду. Словом, они были вместе на протяжении десятков лет и сотен страниц. «Царапнули сердце, покорили очаровательные несовершенства поэзии Державина, который бывал в стихах расхристанным и даже неряшливым. Через Державина мне приоткрылся простодушный, жизнелюбивый, целеустремлённый, победный русский XVIII век. Как будто зимой распахнулось окно – и первозданный мороз овладел типовой квартирой, не считаясь с центральным отоплением. А потом оказалось, что уроки позапрошлого столетия, которое не так давно стало позапозапрошлым, помогают одолеть уныние и не соблазняться химерами. Многие дороги в России – литературные, политические, воинские – ведут к Державину». Читая книгу Замостьянова, понимаешь, почему эти три дороги ведут не только к Державину, но влекут и к воскрешению простодушного, жизнелюбивого, целеустремлённого и победного духа России во всем её расхристанном очаровании. На наших просторах, словно по наущению магистров чародейства из заоблачных далей, героический дух покамест пребывает в лёгкой слепоте, размышлении, полусне, кажется, ещё немного, вот ещё чуть-чуть – и он проснётся, прозреет, и уж тогда свободная любовная созерцательность не оставит вотчину предков, но чегото не хватает. Чего? Силы духа! Истинной силы священного духа, которым обладало победоносное поколение русских людей XVIII века, которое передало этот встревоженный дух в век XIX, а далее и в век XX… А что же век XXI? Мы только оборачиваемся и вглядываемся в победы наших
ОТЗЫВЫ И РЕЦЕНЗИИ сродников, восхищаемся ими, да и то только те, кто помнит. А как же победы поколения ныне здравствующих потомков великих воинов? Окутанное модным дурманом, растлительной мутью, под весёлое улюлюканье прохвостов всех мастей и ориентаций, топчет новое поколение великую землю, да и то лишь ту часть величайшей империи, которая всё ещё принадлежит нам. Часть, похожую на обломок византийского сосуда в руках нерачительного константинопольца. Вот как автор книги прокомментировал строки Державина, кажется, написанные на злобу дня сегодняшнего: «В прозе Державин скромно писал о себе в третьем лице, а в стихах сломал препоны, выстроенные классицистами – и выразил себя, с ошибками и слабостями. Своенравного. Подчас тщеславного, а то болтливого и не умеющего отредактировать сучковатый стих. Как важно в поэзии утвердить своенравие и остаться живым, но не заиграться в культ собственного «эго». Державину первому это удалось – ещё в «Фелице»: Не ходим света мы путями, Бежим разврата за мечтами. Между лентяем и брюзгой, Между тщеславья и пороком Нашёл кто разве ненароком Путь добродетели прямой…» «Из тяжёлой золотой рамы кованых державинских строф перед нами с необычайной и яркой жизненностью выступает уже известный нам облик – один из замечательных русских характеров, человек исключительно горячей крови, живущий всей полнотой бытия, кипуче-деятельный, пылкий, порывистый, увлекающийся, честный, прямой, умеющий страстно любить и столь же страстно презирать и ненавидеть, владеющий даром беспощадно-бьющего слова, острой насмешки, зачастую переходящей в тонкую ионию…», – писал Д.Д. Благой, кое-что понимавший в поэзии Державина. Об этом же пишет автор исследования жизни великого служителя Отечества. И как эти строки похожи на воспоминания Константина Леонтьева об образе Петра Карабанова, деда первого русского эстета, который был современником Державина: «Он был, может быть, один из самых «выразительных» представителей того рода прежних русских дворян, в которых иногда привлекательно, а иногда возмутительно сочеталось нечто тонко «версальское» с самым странным по своей необузданной свирепости, «азиатским». Истинный барин с виду, красивый и надменный донельзя, во многих случаях великодушный рыцарь, ненавистник лжи, лихоимства и двуличности, смелый до того, что в то время решился кинуться с обнажённой саблей на губернатора, когда тот позволил себе усомниться в истине
его слов... слуга Государю и Отечеству преданный, энергический и верный, любитель стихотворства и всего прекрасного, Пётр Матвеевич был в то же время властолюбив до безумия, развращён до преступности, подозрителен донельзя и жесток до бессмыслия и зверства». Сегодня нам всем не хватает такого яростного служения стране, примером которого были выходцы из золотоордынской знати Гаврила Державин, Пётр Карабанов и многие другие, беззаветно преданные сердцем этому бескрайнему великолепию под названием Россия. Эта книга не наскучит вам: даже названия глав говорят о том, что перед нам повествование эмоциональное, остроумное, взволнованное. Только так о Державине и можно писать. «Первая строка, первый ошеломительный образ – "Алмазна сыплется гора", как она важна» – пишет Арсений Замостьянов… Это первая строка одной из лучших од Державина. Так пусть эта ошеломительная строчка не окажется последней, а послужит пробуждению истинно русского духа Гавриила Романовича Державина, который пробуждает нас и будоражит. 61
Люди и судьбы
Редакция журнала
В
ладимир Семёнович Высоцкий – великий русский поэт ХХ столетия. Его живое слово, исполненное силы, по-прежнему волнует наше сердце, теребит душу и будоражит совесть. Высоцкого хочется слушать, общения с ним постоянно жаждет неудовлетворённая кондовой житейской прозой душа. В чём же дело? В чём секрет любви к нему многих и многих наших современников? Откуда у поэта столь потрясающая сила слова? На то есть три причины: во-первых, он безусловно правдив. Всю свою жизнь он ненавидел ложь, низость и трусость. Именно поэтому мы так доверяем ему. Во-вторых, он – добр, и его суровая нежность умягчает наши сердца, раскрывает ему навстречу наши истерзанные души. Примечательно, что всем людям он желал прежде всего добра. При прощании, в письмах, в памятных надписях на своих альбомах… И, в-третьих, он эстетически убедителен. То есть всё значимое из того, что он создал, по-настоящему красиво и притягательно. Именно здесь кроется тайна его удивительной личности. Истина, добро и красота. А ведь эти категории – три самых высоких определения Бога. Поэтому настоящий поэт – всегда Его проводник на земле, выразитель благой божественной воли. И Высоцкий на светском языке своего безбожного времени воплощал в своём зрелом творчестве эту волю – жить по правде и творить добро. Неслучайно, что именно в Высоцком сфокусировался и адекватно отобразился присущий тогда всему российскому обществу истинный уровень религиозности – внешне почти на пределе низкий, но в глубинах глубин народной души – неуничтожимый пылающий уголь, лишь на поверхности подёрнутый тёмным пеплом. Высоцкий трагически рано ушёл из жизни из-за превысившего его человеческие возможности и жизненные силы напряжения, от надвинувшихся болезней и тяжких духовных состояний. Стремясь как истинный поэт охватить все 62
муки эпохи, когда торжествовала наглая ложь и неслыханно попирался образ Божий в человеке, он сгорел наподобие стремительно пролетевшей звезды в ночи. Его сердце не выдержало колоссальной тяжести и боли раздираемого всеми смертными грехами и духовно разлагавшегося общества. Слишком серьёзным и страшным был круг поднятых им проблем. Когда-то подобные вопросы затронул Сократ – и его заставили принять кубок с ядом. Приоткрывший сокровенные тайны жизни и обессиленный её бытовой прозой скончался от смертельной раны в живот Пушкин. В своём творчестве Высоцкий подобно им поднял круг высочайших проблем. Он дерзновенно коснулся завесы вечности, пытаясь своими силами «раздвинуть горизонты», – а это, как свидетельствуют судьбы всех великих и волевых людей, никогда не проходит даром. Однако их рывок в вечность в конечном итоге делает для нас Небо более доступным и близким. Настоящий поэт в силу высшего закона любви неминуемо жертвует собой ради людей, даже если и не всегда осознаёт это до конца. Его творчество рано или поздно вступает в борьбу со злом – как личным, так и общественным. Вот почему, слушая Высоцкого, хочется жить, творить, созидать и быть мужественным. Хочется всех любить, беречь и защищать. Как актуально всё это в нынешнее непростое время, не так ли?.. Поистине Владимир Высоцкий – светлый дар свыше, ниспосланный Богом для утешения и ободрения всем нам, исстрадавшимся во тьме духовной тоски людям конца второго и начала третьего тысячелетия. Он – многомерный и гениальный выразитель своей великой и трагической эпохи, её гражданский исповедник, мученик и глашатай. Лучшие песни поэта – зримое, яркое и убедительное подтверждение его стремления к правде, добру и красоте. И пусть в некоторых произведениях есть какие-то жёсткие слова, углы и перегибы, но Высоцкий отображал жизнь такой, какая она есть, без прикрас, а сглажи-
Фото Е. Савалова. 1974 год
Люди и судьбы
вать её остроту– отнюдь не простое занятие, да и далеко не всегда нужное, не правда ли? И всё равно даже в цикле так называемых блатных, а точнее, неформально-народных песен вектор добра у Владимира Высоцкого неизменно преобладает. Воистину такому Поэту «есть что спеть, представ перед Всевышним»: Меня ведь не рубли на гонку завели, Меня просили – миг не проворонь ты. Узнай, а есть предел там, на краю земли? И можно ли раздвинуть горизонты?.. (Фрагмент из песни «Чтоб не было следов…»)
А внизу говорят – от добра ли, от зла ли, не знаю: «Хорошо, что ушёл, – без него стало дело верней!» Паутину в углу с образов я ногтями сдираю, Тороплюсь, потому что за домом седлают коней. Открылся лик, я стал к нему лицом… («Я из дела ушёл»)
* * * Двадцать пятого июля 1980 года поэт Владимир Высоцкий достиг края земли и навсегда шагнул за горизонт, в пылающий закат вечности, в невыразимую синеву Отчего дома.
63
УГОЛОК ПОЭЗИИ
НА ФЕДЕРАЛЬНОЙ ТРАССЕ В городе Пугачёве Саратовской области в начале июля 2013 года местные жители подняли восстание и потребовали выселить всех чеченцев. Это произошло после того, как 16-летний уроженец Чечни зарезал Руслана Маржанова, демобилизованного 20-летнего десантника. В город была введена военная техника, жители перекрыли федеральную трассу Волгоград–Самара. Владимир Михайлов
* * * Кровь пролитая нашего брата Из далёкого из Саратова Вывела людей на улицу, На федеральную трассу. Мчатся по ней фуры, Груз гоня день и ночь Владельцам хитрым. Не примет шофёр и пол-литры – Деньги прогнули прочие страсти. Не жизнь, а жесть напастей. Потом по трассе, творя заторы, Потянулись бронетраспортёры. На них – наши солдатики. Засученные рукава, А-ля американская братва. Суровость шлемофонов и пушек, Клубы солярки – по лику солнца. Людей предчувствия душат. Мужчины глядят с обочин В глаза молодым солдатам: Как-то они себя поведут? Будут брататься Или огнём по толпе дадут?.. * * * Сердца сжимаются болью. Доколе, Боже, доколе Попускаешь Ты злобе Править в стране бал? Всюду – нервов белых накал. Всё вокруг продаётся: Земли, девушки, души, Лавина пришлых глаз Вонзается загнутым Вызова кинжалом в тихие Местных аборигенов зрачки, Цокают хищные языки, Роятся оводами в воздухе Хрипло-гортанные звуки. Самовар сметён кальяном. На рынках – ширпотреб китайский, Продающих ошпаренные грехом лица В телевизоре – вёрткий, как блоха, диктор, Из глаз ложь мочи сочится. «Голые и смешные» прыгают, щерятся, Заполонили экран. А вот и голос из подворотни: «Герыча хочешь, братан?». Криминал в свои бани Гостям для забавы Не девочек – Мальчиков водит. 64
Это нынче в моде. Вот до чего дожили. А вроде жили как жили. Ели в горшках соляночку, А вот теперь всех На шашлык подсадили. * * * Мы не знаем своих соседей, Ни на лестничной клетке, Ни загранкой. Сидим в квартире Как в закопанном танке. В сердце – мёртвые заботы И сосущая жажда денег. Души – как выгребные ямы, Там всполохи болотные Политики лживой Желтят, сжигая, страницы Пустопорожних жизней. Кто мы? Что мы? Народ без царя и Бога, Слабый, безвольный, Отчаявшийся, недовольный. Лежим в угаре от водки, Слепо склабясь в сумрак ночи, У порога былого Русского царства И претерпеваем мытарства. * * * Кровь зарезанного юноши и на нас – Простых, обездоленных людях. Мы давно отреклись от веры И поклонились богам иным – Мохнорылым, поганым, свиным. И, жизни лишившись смысла, Стали, как говорят на Востоке, «Дам халяль», разрешённая кровь. Вот и криви после этого бровь. Вот почему отовсюду Надвигаются стены плача, И диких предчувствий клубится ужас: Рек крови, резни и бед. И никаких не видать побед, Пока не покаемся перед Богом. Иначе и впредь будут дуть Гарью продувные ветра Со стёртых границ В русский разверстый дом И распинать наши души в нём.