БЕСЕДА С АКАДЕМИКОМ Б.А. РЫБАКОВЫМ
Лето 1998 года
Борис Рыбаков C детской фотографии
Известнейшему российскому историку и археологу Б.А. Рыбакову исполнилось 90 лет. При этом – ровно 70 лет первой его научной статье, посвящённой раскопкам вятичских курганов на Оке. Всем знакомы рыбаковские книги о начальном периоде русской истории, многие из которых сопровождали нас с детства. Назовём здесь лишь некоторые самые крупные его монографии: «Ремесло Древней Руси» (1948), «Первые века русской истории» (1964), «“Слово о полку Игореве” и его современники» (1971), «Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве»» (1972), «Русские карты Московии XV- начала XVI века» (1974), «Геродотова Скифия» (1979), «Язычество древних славян» (1981), «Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв.» (1982, 1993), «Из истории культуры Древней Руси» (1984), «Первые века русской истории» (1984,1987), «Язычество Древней Руси» (1987), «Пётр Бориславич: поиск автора “Слова о полку Игореве”» (1991), «Стригольники: русские гуманисты XIV столетия» (1993) и другие. Тот, кто следит за современной исторической литературой – не пропускает новых выпусков двадцатитомной «Археологии», выходящей по инициативе Б.А. Рыбакова. В 1995 году опубликованы «Начальные века русской истории. IX-XIII века» – первая книга из недавно задуманного 14томного издания по истории России. Б.А. Рыбаков – один из старейших
Глава проиллюстрирована гравюрами В.А. Фаворского
Приступая с таким ключом к секретам целой эпохи, понять общую схему века Просвещения уже не представляет большого труда. Исходя из столь определённых мировоззренческих построений учёных XVIII века, совсем не случайным событием эпохи Просвещения видится автору рождение науки о системах – системологии. Современный просвещённый читатель резонно заметит, что системология – это, скорее всего, детище никак не XVIII-го и даже не XIX-го, а первой половины ХХ-го века, и назовёт, пожалуй, основателем системологии или нашего отечественного биолога А.А. Любищева, или швейцарца Л. Берталанфи. Ну и что же, заметит читатель, что многие труды известных естествоиспытателей XVII-го и XIX-го веков начинались со слова «Система»? Настоящих-то систем учёные прошлых столетий не знали, не могли ещё сформулировать тех подлинных системных критериев, которые были открыты гораздо позже.
профессоров МГУ, где он и сейчас читает лекции, руководит научной работой студентов и сотрудников. В нынешнем году историк предполагает закончить работу над рукописью новой книги «Судьбы славян: от Геродота до Нестора». Автор: Борис Александрович, разрешите взять у Вас интервью для выходящей в Екатеринбурге газеты «Вода России». Нашей с Вами беседой мы хотели бы продолжить цикл публикаций «Русские историки о водах России». Мы уже рассказывали своим читателям о неравнодушных к гидрогеографии таких выдающихся отечественных историках, как государственный деятель, астраханский губернатор В.Н. Татищев, о Н.М. Карамзине, профессорах Московского университета С.М. Соловьёве и В.О. Ключевском, юристе и психологе И.А. Ильине. Не будете ли Вы возражать, если мы сейчас построим беседу вокруг только одной части Ваших исторических исследований, представив Вас как историкакартографа, и обратим особенное внимание на Вашу деятельность в области исторической гидрогеографии? А первый вопрос о том, как, Борис Александрович, Вы пришли в науку Историю? Академик: В 7-8 лет в просторном доме отца я слушал учёные разговоры многих бывавших у нас профессоров-историков, филологов, лингвистов. Отец, выпускник Московского университета, был директором Учительского института и сам часто вспоминал лекции В.О. Ключевского, М.К. Любавского и других своих учителей. Окончил школу я в 15 лет и,
Владимир Андреевич Фаворский (1886-1964)
Трудно возражать установившимся точкам зрения. Но историческая справедливость требует отдать должное тем первым российским философам, которые создавали системологию как науку о целом. Русские зачинатели системологии, находившиеся под сильным влиянием работ немецкого философа Ф. Шеллинга и его последователей Л. Окена и К. Каруса, написали ряд самобытных трудов по философии и натурфилософии. От Д.М. Велланского, А.И. Галича, М.Г. Попова начала распространяться столь популярная в России так называемая «органическая теория». В то самое время главные понятия системологии – «целое», «целость», «целостность» – в наибольшей полноте своих определений закрепились за всем «органическим». О серьёзности исследовательских подходов, например, А.И. Галича свидетельствует изданный им в 1818 году в двух книгах оригинальный труд «История философских систем». На всё это читатель может возразить автору примерно так: «Ну хорошо, пусть системология родилась не в нашем ХХ веке, хотя это и спорно, а в XVIII-м. Что от этого меняется во взглядах автора и в его книге, посвящённой отнюдь не системологии, а истокам отечественной исторической гидрогеографии?» И в этом случае автору ничего не остаётся, как продолжать расширять круг аргументов в свою защиту. Предположим: или историк или
увлечённый вначале филологией, поступил в недавно созданный В.Я. Брюсовым Литературный институт. Побыв в среде студентов-литераторов, уже успевших пройти через фронты Гражданской войны, я оставил институт и в 1926 году пришёл в Университет на исторический факультет, а вскоре участвовал в археологических раскопках под руководством знаменитого В.А. Городцова. Автор: А до начала студенческих лет какие люди и события, формировавшие Ваш характер и круг устойчивых интересов, более всего памятны? Академик: Прекрасным школьным и семейным педагогом была моя мать, по образованию филолог. Очень умно она мной руководила. Вот мне 6-7 лет. Я оторвал пуговицу, она же: «Обязательно пришей!». Я испачкал штаны – «Выстирай!» Или вдруг: «А знаешь, Боря, ты завтра будешь готовить обед!». Замечательной была её откровенность со мной. Мы немало путешествовали. В 1913 году плавали по Волге от Рыбинска до Царицына, в следующем году отдыхали в Карлсбаде, Юрмале и Ассерне. На Рижском взморье услышали артиллерийскую канонаду – так неожиданно началась для нас Первая мировая война. Но ещё в 1915 году мы съездили в Крым, в Судак. Мать разрешала мне купаться в море одному, хотя я и не умел плавать. Ходил я с её позволения в гости к орлам
В.А. Фаворский Фото М.С. Наппельбаума
естествоиспытатель, или сам читатель живут у реки и намерены изучить её настолько всесторонне, чтобы результаты этого труда никак не уступали образцовым современным исследованиям других рек. Трудности достижения такой цели многократно усугубляются историческим ракурсом работы, требующим выбрать однородные критерии для оценки прошлого, настоящего и будущего. Полноту свода этих критериев как раз и обеспечивает системология. Держа в уме её последние достижения, можно переходить к такому важному этапу исторического вглядывания в природу, как периодизация естественнонаучных исследований. Первый этап историко-географических исследований России мы обозначили как век Просвещения. Если искать название второму этапу по самому большому счёту, то автор предлагает назвать эту новую временную ступень веком Пушкина. Читателю, конечно, будет любопытно узнать, почему автор считает целесообразным поступить именно так, а не иначе. Вероятно, почти сразу читатель согласится с тем, что вклад Пушкина в отечественную историографию и историю достаточно велик и общепризнан. Но автор, называя в своей книге XIX век веком Пушкина, тем самым намекает и на особый вклад великого поэта в системологию. Делает это автор сознательно, зная о том, что А.С. Пушкин всю жизнь всячески сторонился ограничивающих творчество «узких систем» и «слишком систематических» умонаправлений. Но поэт и историк Пушкин был непосредственным учеником А.И. Галича в Царскосельском лицее. Природа щедро одарила начинающего поэта способностью живописать всю свою эпоху, весь окружающий мир, в том числе и его воды, живым поэтическим словом. В 1996 году в московском издательстве «Народное образование» впервые после 1922 года переиздана книга известного учёного М.О. Гершензона «Гольфстрем» о том, какая удивительная система руководила всё же всем творчеством Пушкина. Но и эта редкая книга, по-видимому,
в горы, поднимался довольно близко к их гнёздам, но орлы, кружа, меня не тронули. Таким образом, в семь лет я остро ощутил себя человеком и поступил в приготовительный класс гимназии. Но форму гимназическую мне сшить ещё не успели: произошла революция… А спустя некоторое время в Москву пришёл голод. Правительство приняло решение спасать московских детей, эвакуировав их в хлебородные Казанскую и Уфимскую губернии. Нас посадили на пароход, и по рекам Москве, Оке и Волге выплыли мы в Каму. Всего жило нас в тех краях несколько тысяч детей. Учителя и мы вели подсобное хозяйство. Однако голод не обошёл и Поволжье. Тогда мы с матерью в 1921 году с великими трудами вернулись в Москву. Автор: Кто были Ваши учителя-преподаватели, и как Вам училось в университете? Академик: Матвей Кузьмич Любавский читал историческую географию, а мы с любопытством разглядывали повязку у него на глазу: известно было, что глаз он потерял на дуэли. Слушали профессора С.В. Бахрушина, у которого была своя система чтения лекций, опиравшаяся на подбор цитат из разных исторических источников. Он живо и толково рассказывал об истории российской торговли. Работал я на раскопках в экспедициях В.А. Городцова – очень большого энтузиаста археологии,
Борис Александрович Рыбаков (1908-2001)
не исчерпывает причастности нашего великого поэта к системологии. Реалистические и романтические направления пушкинских живописаний и в истории, и во всём остальном были приняты, поддержаны и продлены поэтами, писателями и учёными не только в XIX-м, но и в XX веке. Вот почему XIX столетие автор вслед за многими предшественниками не колеблясь называет веком Пушкина. Главные из минувших времён просветительские черты в этом веке сохранились. Во второй половине столетия они были подхвачены, по-новому обозначены, развиты народническим движением. Особенно ярко проявились они в просветительской философии виднейшего идеолога народничества П.Л. Лаврова, а также и в популярной концепции народной педагогики Л.Н. Толстого. Воинство отечественных просветителей в разных обликах тоже не переводилось. Многие закономерности XVIII века в области истории и культуры сохранились и приумножились. Автор, пристрастно прослеживая и изучая тонкие механизмы обеспечения культурной преемственности, с удовлетворением ещё раз убедился: с таким трудом открываемые и отслеживаемые в давних временах главные подземные ручейки зафиксированных традиций как будто бы не нарушились. Это означает также, что появившаяся в итогах XVIII столетия известная читателю символическая схема истории и культуры будет действенной и при изучении всего XIX века. Конечно, схема остаётся справедливой с неизбежными большими поправками и новшествами, но всё же так изучать новую эпоху намного результативней, чем начинать искать все исследовательские ключи с самого начала. Как ни удивительно, но поправки к схеме тоже постепенно стали укладываться в прежнюю схему, и этим мы обязаны В.Г. Белинскому. Вот какое интересное открытие сделал он для нас следующими строчками: «Человечество действительно движется кругом (то есть, идя вперёд, беспрестанно возвращается назад),
в экспедициях А.В. Арциховского, известного открытием сотни древних надписей на бересте в Новгороде Великом. Многим же обязан петербургскому профессору Б.Д. Грекову. В студенческие годы я с интересом изучал «Книгу Большому Чертежу». С детства, читая какую-нибудь историческую книгу, чертил к ней свою собственную карту. В университете картография стала для меня привычным методом изучения истории и археологии: всё, что читал, перелагал на карту. Получив университетский диплом, я добровольно пошёл служить в армию. И, можно сказать, прошёл ещё один хороший университет по той же исторической специальности. Был направлен в учебный полк Первой дивизии. Нас учили известные военачальники – генерал Самойлов, полковник Бутурлин. Служил я командиром конной разведки. Знакомства с конём, конным оружием, приёмами конной битвы очень мне пригодились впоследствии при детальном анализе художественного произведения и замечательного исторического документа – «Слова о полку Игореве». После армейской службы меня призывали на ежегодные военные сборы, на которых шлифовались мои картографические и другие нужные историку знания. Понадобились мне они очень скоро: я приступил к созданию карт для различных музейных экспозиций в Государственном историческом музее. Начал преподавать историю студентам и размышлять теперь уже о задуманных мной самим исследованиях, экспедициях, монографиях. Многие из очень давно начатых книг потребовали нескольких десятилетий неотступного, настойчивого труда. Автор: Расскажите, как начиналась книга «Русские карты Московии XV-начала XVI века»? Академик: Однажды, а было это ещё до Великой Отечественной войны, пришлось мне два часа сидеть в приемной какого-то начальника в издательстве. И принялся я рассматривать атлас Кордта. На карте, выполненной французским картографом Николаем Сансоном в 1694 году, разглядел едва-едва заметно нанесённые границы Киевской Руси XIV века. Это открытие потрясло, подвинуло к новым специальным поискам. Во время одной из поездок во Францию довелось мне поработать в тамошнем картографическом архиве, я посмотрел карту России 1706 года, посвящённую французским королевским картографом Г. Делилем русскому послу, бывшему двинскому воеводе А. Матвееву. Оригиналами для этого роскошного французского подарка послужили старинные русские карты, на которых у Северной Двины с Сухоной изображено около пятидесяти притоков. Оказывается, в Париже в Морском архиве в фонде Г. Делиля
«Слово о полку Игореве» 1950 На стр.295: Александр Невский 1946 На стр.296-297: Федор Достоевский и Лев Толстой 1929
находятся русские старинные рукописные карты Волги, Дона, Оки, Печоры, Мезени и многие другие. Архаическая сущность иностранных карт России позволила мне заглянуть в глубины русского картографирования на целое столетие раньше, чем это казалось возможным при изучении одних только отечественных архивных материалов. Приоткрылся мне следующий примечательный исторический факт. В конце XV – начале XVI веков, когда весь цивилизованный мир бредил морями и океанами и искал северо-восточные пути в Индию и в Китай, в России Ивана III и Василия III были предприняты грандиозные картографо-статистические работы – перепись всех многочисленных удельно-феодальных владений, всех дорог, городов и сёл, всех известных рек и озёр. На основании этой переписи были составлены уникальные по полноте «Большой Чертёж» нашего государства и сопредельных стран, а также «Книга Большому Чертежу», дающая исчерпывающую к нему информацию. Стратегический чертёж единого Московского государства был ровесником и единого законодательства – судебника 1497 года. Автор: В 1948 году в книге «История культуры Древней Руси» Вы написали и проиллюстрировали своими картами большую главу – «Торговля и торговые пути», в которой упоминали арабских исследователей Восточной Европы. А четыре года спустя опубликовали оригинальный труд «Русские земли на карте Идриси 1154 года». Как Вам удалось настолько углубиться в картографию Востока? Академик: На карте Идриси Русь раскинулась на огромных пространствах. Как ни на какой другой карте мира длинной череды веков. Ни предшествующих, ни последующих. В годы подготовки этого монументального произведения научной графики талантливый картограф Идриси был придворным норманнского короля Рожера II, завладевшего тогда Сицилией. Карта создавалась в течение пятнадцати лет и включила материалы десятков экспедиций, путешествий и передвижений торговых караванов. Ради составления этой карты Идриси приобрёл в разных городах Европы и Азии немалую библиотеку древних книг и рукописей. Трудился картограф максимально добросовестно, но белых пятен
но кругом не простым, а спиральным, и в своём ходе образует множество кругов, из которых последующий всегда обширнее предшествующего». Нарисованная с учётом корректив В.Г. Белинского новая схема оказалась похожей на раковину аммонита. Можно пока не характеризовать эту достаточно наглядную схему, она говорит сама за себя. И таким образом получается, что система, открытая в XVIII веке есть настоящая система, а отнюдь не претензия на неё. Конечно, схема есть схема, она, быть может, когда-нибудь отомрёт, как аммонит, но появятся другие, более жизнеспособные. Ф.М. Достоевский подвёл своеобразный итог пушкинскому веку, проанализировав гений Пушкина и качество гениальности вообще. По мысли Достоевского, один только гений способен справиться с теми благороднейшими и богатейшими дарами, которые природа приносит человеку, так сказать, «награждает» его. Решающий дар гения – «управить и направить всё это могущество на правдивый, а не фантастический путь деятельности, во благо человечества». По Достоевскому, богатыми природными дарами, иногда уникальными и в удивительных сочетаниях обладают многие люди на земле. Справляться с этими дарами, увы, дано считанным единицам – гениям, которых «отпускается на племена и народы так мало, так редко...»
на карте всё ещё оставалось очень много. И тогда Идриси поступил согласно средневековой картографической традиции: на пространстве общего листа карты размером 3 1.5 метра он уплотнил, сдвинул, сплющил все известные ниточки маршрутов. Расшифровать такую карту и воспользоваться ею для нужд современной исторической географии мне было трудно. Тем не менее я с удовлетворением отметил, что гидрографическая сеть Идриси отличается точностью, крупные реки Европы он изобразил правдиво. К сожалению, нигде не указал источников этой информации – ни на листах самой карты, ни в книге, которая составлялась вместе с картой и называлась своеобразно: «Услада путешествующих вокруг света». В тексте книги намного больше интересных точных данных, чем на карте. Работая с картой Идриси, я зафиксировал важный для своих будущих исследований факт, что большинство средневековых сухопутных дорог тяготеет к водоразделам. Автор: Этот факт Вам понадобился прежде всего для книги, которая вышла в свет через тридцать лет после статьи об Идриси? Академик: Для книги «Киевская Русь и русские княжества XIIXIII веков» мне нужно было написать весьма трудоёмкий раздел под названием «Восточные источники». Здесь я должен был обобщить сведения о славянах и Киевской Руси, добытые восточными географами IX-XII веков. Восточных языков мы, историки Киевской Руси, не знаем. Доверяем востоковедам. А они меня удивили тем, что пропустили в этой работе что-то большое и очень важное. Тонкий знаток персидского языка Б.Н. Заходер – автор известной двухтомной книги «Каспийский свод сведений о Восточной Европе» (1962-1967гг.) – совершенно неожиданно обошёл вниманием как мало существенную выдающуюся работу персидского анонимного автора «Худуд ал-Алем» («Книга областей мира от востока к западу»). Удивительную и уникальную «Книгу областей» отделяют от Геродота около тринадцати веков. Создается впечатление, что по вниманию к принципиально важным географическим ориентирам обзорного характера у анонимного персидского картографа не было ни предшественников, ни последователей. В отличие от
Вероятно, Ф.М. Достоевский первым в конце века XIX представил на всеобщее обозрение ключевую проблему столетий в такой заострённой форме. Эта проблема охватывает не только индивидуальное, но и общественное управление знанием и иными богатствами на самом высоком уровне культуры эпохи (то есть на уровне гениев). Интересно: можно ли ХХ век назвать именем одного гения? Автор не знает ответа на этот вопрос и поэтому называет последний раздел своей книги: «И снова век Просвещения», полагая, что именно Просвещение гарантирует рождение очередных гениев. Автор считает также, что синонимом гениальности в понимании Достоевского является и понастоящему состоявшийся синтез мысли, чувства, деятельности и среды. Только такое вполне удавшееся взаимодействие внутренних и внешних человеческих возможностей обеспечивает синтез всех или хотя бы нескольких неправомерно далеко разошедшихся человеческих знаний. Автор доверительно сообщает читателю, что всю свою книгу он старался наполнять главным образом описаниями удавшихся научных синтезов. Если читатель разглядел эти примеры и описания принципиально важных для исторической географии фактов, то он, возможно, согласится со следующим выводом автора. Современная наука, в отличие от исторической географии минувших веков, пытается выйти на синтез
Геродота, он избрал в качестве главных ориентиров не причудливо «ломающиеся» и изгибающиеся русла больших рек, а гораздо более спрямлённые и потому несравненно строже ориентированные водоразделы между крупнейшими речными бассейнами. Только вот почему неизвестный персидский картограф обозначал в свой книге водоразделы как горные цепи или кряжи, если они в природе почти не отличимы от окружающего равнинного и холмистого рельефа? Более того, даже не на каждой современной физико-географической карте осевые линии главных водоразделов можно сразу выделить и «схватить» простым глазом. Как сделать доступной любому человеку информацию о древних и современных водоразделах? Хотя бы вначале для того, чтобы выяснить, насколько правильными были гидрогеографические прозрения персидского картографа середины IX века нашей эры. Cо своими помощниками я засел за современные точные карты, и мы нанесли на свои рабочие листы более двух тысяч рек Восточно-Европейской равнины, очертили их бассейны. А потом генерализовал полученные данные и сопоставил водоразделы главнейшие из главных с описанными в персидской книге. Получились у меня соответствия, которые свидетельствовали о том, что древний картограф около тысячи ста лет тому назад рисовал карту Восточной Европы с точностью, сопоставимой с современными обзорными картами. И такая точность этого старинного картографического построения была обусловлена и обеспечена привычкой ещё древнего человека прокладывать торговые магистральные пути по самым крупным водоразделам разных регионов планеты. Стоит взглянуть даже на современную географическую карту с изображением железных и автомобильных дорог, чтобы убедиться, что большинство наиболее крупных из них проложены именно по межбассейновым водоразделам – или современным, или древним. Автор: И, таким образом, Вам оставалось только выяснить, что же в IX веке нашей эры послужило стимулом для открытия такого неожиданного приёма высокосовершенного картографического построения? Академик: Думается, я нашёл правильное объяснение времени и обстоятельств появления на свет феноменальной персидской карты. В первой трети IX века нашей эры багдадский халиф ал-Мамун на протяжении примерно двух десятков лет покровительствовал созданию и деятельности академии, называвшейся «Домом мудрости». Семьдесят работавших здесь учёных составили карту мира. Мыслящим ядром этой группы учёных был,
с исторической геологией, чтобы разобраться в действительных связях и зависимостях между жизнью земной коры и жизнью речного бассейна, областей его истоков, его главной реки и притоков. К такому выводу автор пришёл и в своей обычной научной деятельности, и написав рукопись этой научно-популярной книги. Уверенность автора в правильности выбранного пути основывается на большом количестве научных источников, из которых хотелось бы выделить всего лишь три особенно памятных книги. Первую из этих книг автор прочёл много лет назад в центральной библиотеке города Уфы и был ею очень обрадован, потому что искал её раньше, но ни в каких других библиотеках она почему-то не находилась. Автор «Воздействия рельефа на растительный и животный мир. Биогеоморфологические очерки» Ф.Н. Мильков – известный российский геологландшафтовед из Воронежа – включил в свою оригинальную книгу множество уральских материалов. Вторая сильно задевшая меня книга – «Особенности биологии главных рек Коми АССР в связи с историей их формирования» – была написана О.С. Зверевой на основании исследований Урала. Будучи направлен к этой книге моими коллегами биологами и геологами из Сыктывкара
несомненно, ал-Хорезми – великий математик, астроном и географ, автор известной, проиллюстрированной картами «Книги картины земли». Не является ли ал-Хорезми автором ещё и только что разобранной нами книги, ведь по времени выхода в свет оба научных труда близки друг другу. Однако близкие к тому же по учёному стилю, они несколько расходятся по содержанию, а это даёт возможность предположить, что автор «Книги областей мира» был учеником ал-Хорезми. Учеником на редкость талантливым: ни в одном другом арабско-персидском сочинении мы не знаем подобной системы географических координат, основой которой явилась бы сеть крупных межбассейновых водоразделов. Интересно, что редкостная эта книга была обнаружена востоковедом А.Г. Туманским в 1892 году в городе Бухаре и введена им же в научный оборот четыре года спустя. Значение её как великого памятника картографической культуры до сих пор не исчерпано. Полное издание текста на английском языке дал в 1937 году русский посол в Персии В.Ф. Минорский. Автор: И последний, очень длинный, вопрос, который могу задать только с помощью моей рабочей записной книжки. Что, на Ваш взгляд должны сделать уральцы для достойного увековечения памяти Василия Никитича Татищева – не только как основателя Екатеринбурга и Перми, но прежде всего как великого российского историка? Разрешите напомнить прежние Ваши выступления о Татищеве. Четверть века назад вы написали о нём так: «Никто из русских историков никогда не стоял перед таким безбрежным морем свежих, никем ещё не освоенных исторических материалов, как В.Н. Татищев в 1720-1740-е годы … Созданный Татищевым своеобразный летописный свод интересен для нас сейчас как первая научная попытка написания русской истории и как сумма выписок из уникальных утраченных источников». А около десяти лет назад Вы высказывались по поводу бережения памяти о Татищеве ещё более конкретно: «Мера объективности во многом зависит от степени знания, от полноты базовой информации, содержащейся в трудах историков прошлого. Поэтому, думаю, в первую очередь надо было бы переиздать труды Татищева. Это тем более легко сделать, что его семитомник выходил в 1960-х годах в Ленинграде. К сожалению, ничтожно маленьким тиражом – всего в три тысячи экземпляров!» Академик: Добавить можно будет вот что: новые архивные изыскания В. Корецкого показали достоверность всех татищевских выписок. Сомнения Н.М. Карамзина необходимо отбросить… Хотелось бы, чтобы Урал чтил В.Н. Татищева не меньше, чем чтит Н.М. Карамзина Поволжье.
я прочёл её залпом в республиканской библиотеке. Тут же начал пропагандировать эту книгу для всех окружающих естествоиспытателей, нечаянно её не прочитавших, и заслужил в конце концов этот очень ценный научный труд в подарок. Третью поразившую меня книгу я впервые прочёл в Пермской областной библиотеке. Это уже упоминавшаяся в данной работе книга Б. А. Рыбакова «Киевская Русь и русские княжества XIIXIII вв.» Примечательно, что все три автора перечисленных книг реализуют интереснейшие разновидности синтетических научных построений. Ф.Н. Мильков объединил в цельное исследование данные географии, ботаники, зоологии и геоморфологии; О.С. Зверева обобщила открытия в этих же областях знания, да ещё и с учётом гидрологических и картографических данных, а Б.А. Рыбаков соединил в своей книге сведения по истории, археологии, географии и исторической картографии. С моей точки зрения, обзор методов и ход исследований, а также все выводы этих трёх авторов можно помещать в специальный научный сборник под одну обложку. Все три книги вместе образуют специальную библиотечку. Только-только закончился ХХ век, и пока не время подводить ему итоги, но это очень краткое сообщение всего лишь о трёх не простых, а программных книгах в какойто степени может компенсировать ещё не созревший анализ общих итоговых достижений исторической гидрогеографии нашего столетия. Работу над темой данной книги автор не считает законченной. Автор благодарит читателя и надеется на новую встречу.